Жизнь мальчишки. Книга 1. Темная бездна - [108]

— На грузовике уехал Билл, но он должен вскоре вернуться.

Мне захотелось узнать, как быстро наступит это «вскоре», но спрашивать об этом было бы невежливо.

— Можно мне выпить стакан воды? — обратился я к Чили.

— Само собой. И снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Снимай, не стесняйся.

Я прошел вслед за Чили в темную кухоньку, расстегнул пуговицы на рубашке и отлепил ее от тела.

— Ты весь исцарапался, — сказала мать Чили, снова выпуская изо рта сигаретный дым. — Достань-ка йод, Чили, и подлечи своего гостя.

— Хорошо, мама, — отозвалась Чили, а я, повесив мокрую от пота рубашку на спинку стула, замер, ожидая, когда наступит мгновение боли и блаженства.

Чили накачала насосом воду, которая булькала и плескалась во все стороны. Я отпил из кружки с Фредом Флинтстоуном[18] на боку и обнаружил, что вода теплая и имеет коричневатый оттенок. Вкус у нее был какой-то затхлый. Потом лицо Чили Уиллоу оказалось рядом, сладость ее дыхания напоминала аромат роз. В ее руках был ватный тампончик и пузырек с йодом.

— Будет немножко больно, — предупредила она.

— Ничего, этот стерпит, — отозвалась из своей качалки ее мать.

Чили принялась за работу. Боль была острой, потом стала еще сильнее. Я морщился и старался дышать глубже. Боль все усиливалась, а я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла следы того же цвета на моей коже. Мое сердце забилось чаще. Ее светло-голубые глаза встретились с моими, и она улыбнулась мне.

— А ты молодец, — проговорила она.

Я улыбнулся ей в ответ, хотя мне было так больно, что я готов был заплакать.

— Сколько тебе лет, мальчик? — поинтересовалась мать Чили.

— Двенадцать, — ответил я и снова прибег к невинной лжи: — На самом деле мне уже почти тринадцать.

Говоря это, я не сводил глаз с лица Чили.

— А тебе сколько? — спросил я ее.

— Мне? О, я уже почтенная леди. Мне шестнадцать.

— Ты еще учишься в школе?

— Один год отучилась, — ответила она. — Мне этого хватило.

— Ты не ходишь в школу? — Я был потрясен таким известием. — Вот это да!

— Ее школа еще не окончена, — подала голос мать Чили, не переставая вязать. — Школа тумаков, которые раздает жизнь, я ее тоже прошла.

— Ох, мама! — вздохнула Чили.

Сорвавшись с ее губок в форме лука Купидона, эти два слова прозвучали для меня как музыка.

Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все, что угодно, — правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом полутемную комнату, обставленную старой, обшарпанной мебелью, а потом вновь посмотрел на Чили и словно увидел солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе бы она не стала обращаться со мной так заботливо. Я видел ее совсем голой. До этого я никогда не видел обнаженных женщин, если не считать мамы. Я познакомился с Чили совсем недавно, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая смазывала мне царапины йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей: «Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в банке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с пути. Я бы подарил тебе луг, весь в полевых цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы отдал тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты была бы принцессой и жила в замке из белого мрамора. Если бы я знал, что нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен.

Только скажи…»

— А ты храбрый парень, — сказала мне Чили.

Где-то в дальнем углу хижины заплакал ребенок.

— О господи, — вздохнула мама Чили, откладывая вязанье. — Бубба проснулся.

Она встала и направилась туда, откуда доносился плач, шлепая своими резиновыми тапками по растресканному дощатому полу.

— Сейчас я его покормлю, — сказала Чили.

— Ничего, не отвлекайся, я сделаю это сама. Билл скоро вернется, и на твоем месте я бы надела колечко — ты же знаешь, как он бесится, когда ты его снимаешь.

— Да, знаю, — вздохнула Чили.

Ее глаза потемнели. Она приложила ватку к последней моей царапине и закупорила пузырек с йодом.

— Все, дело сделано.

Мать Чили вышла к нам, держа на руках младенца, которому, как видно, не было еще и года. Я остался стоять посреди комнаты, а Чили поднялась с колен и прошла на кухню. Когда она вернулась, на среднем пальце ее левой руки появилось тоненькое золотое колечко. Чили взяла у матери ребенка и стала его укачивать, что-то напевая вполголоса.

— Ужасный плакса, — сказала мать Чили. — Истинное наказание.

Подойдя к окну, она чуть отодвинула легкую занавеску.

— А вот и Билл. Он подкинет тебя до дома, паренек.

Я услышал, как во дворе прогромыхал грузовик, подъехавший чуть ли не к самому крыльцу. Открылась и с шумом захлопнулась дверь. Вошел Билл, высокий и стройный, с коротко остриженными волосами, карими глазами с тяжелыми веками, на вид ему было лет восемнадцать. На Билле были грязные джинсы и голубая рубашка с пятном машинного масла на груди. Он жевал спичку.