Жизнь М. Н. Муравьева (1796–1866). Факты, гипотезы, мифы - [18]

. Вроде бы все ясно, но вот незадача. Пост военного губернатора в Риге (или, что то же, генерал-губернатора) с 1762 по 1792 год бессменно занимал Ю. Ю. Броун. Родом ирландец, он состоял на русской службе с 1731 года, участвовал во множестве войн, дослужился до генерал-аншефа, командовал левым флангом русской армии в битве при Цорндорфе и был тяжело ранен. В 1762 году отказался принять из рук Петра III патент на звание генерал-фельдмаршала и должность главнокомандующего, в глаза заявив вспыльчивому императору о несогласии с его пропрусской политикой. Екатерина высоко ценила в Броуне непоколебимую честность, бескорыстие, редкое для того времени, а главное – железную настойчивость в точном исполнении ее воли и не помышляла о его отставке даже тогда, когда он сам просил ее об этом[67]. К тому же Броун имел в Лифляндии крупную земельную собственность и отлично знал этот край. Невозможно представить себе, что Екатерина, пусть даже на короткое время, заменяла его Муравьевым, да и нет никаких достоверных свидетельств об этом. Напротив, есть документальное подтверждение того, что место и обязанности депутата уложенной комиссии Н. Е. Муравьев оставил отнюдь не ради высокой должности в Риге. Это доказательство – пометка против его фамилии в списке депутатов от февраля 1769 года: «Уволен в чужие края»[68].

Так что сведения Николая Муравьева, скорее всего, неверны. Видимо, внук Николая Ерофеича почерпнул их из семейных преданий, может быть, из рассказов своей бабушки, Анны Андреевны Урусовой, которая сопровождала мужа Николая Ерофеича в его путешествии в Ригу и произвела там на свет своего первенца. Рассказы же эти он мог слышать не позже 1804 года, когда бабушке было лет 70 (по тем временам возраст очень почтенный), а внуку – 10. Вряд ли все это гарантировало точность сведений. К тому же время и место появления этой записи в воспоминаниях Н. Н. Муравьева (Тифлис, 1817 г.) исключали возможность проверки ее точности по документам.

Но и упоминание в семейном предании о «военном губернаторе в Риге» слишком конкретно, чтобы появиться из ничего. Скорее всего, у этого мифа была какая-то фактическая основа. На эту тему можно высказать следующее вполне обоснованное, на мой взгляд, предположение.

Как мы видели, в начале 1768 года болезнь, приведшая к временному параличу, отступила, но не ушла совсем. Чувствуя необходимость продолжить лечение, Николай Ерофеич должен был обратился к императрице с ходатайством об увольнении от депутатской должности для лечения за границей. Екатерина благоволила Муравьеву и доверяла ему. Поэтому увольнение Н. Е. Муравьева от должности депутата и разрешение на необходимую для восстановления здоровья поездку было оформлено как командировка по высочайшему поручению к лифляндскому губернатору в Ригу (из которой в Европу отправлялось наибольшее количество кораблей, приспособленных для перевозки пассажиров). Это, кстати, давало посланцу право на прогонные, достойный прием со стороны рижских властей и пребывание в Риге на казенный счет. Все это было совсем нелишним, учитывая нездоровье Николая Ерофеича, а также беременность и предстоящие роды его жены. Проведя несколько месяцев в Риге и пользуясь при этом всеми привилегиями и почестями, подобающими посланцу императрицы (отсюда, видимо, и упоминаемое также Николаем Николаевичем причисление деда к ордену меченосцев), Муравьевы отправились морем во Францию.

Что же касается сообщения Николая Муравьева о том, что в чужих краях его дед продолжал свое образование, то само по себе это не исключено. Но то что главной целью вояжа была не учеба, а получение максимально квалифицированной медицинской помощи, недвусмысленно подтверждается конечной точкой путешествия – г. Монпелье на юге Франции. Медицинский факультет университета Монпелье был старейшим и наиболее авторитетным медицинским центром Европы. Именно его выпускники в течение нескольких десятилетий приглашались в качестве лейб-медиков к королевской семье, а сам город и его окрестности на берегу Средиземного моря слыли лучшим курортом Европы. Но ни теплое море, ни субтропические красоты, ни искусство университетских врачей не смогли предотвратить катастрофу. Николай Ерофеич умер у них на руках в 1770 году. Позже его прах был перевезен в Россию и упокоился на кладбище у освященной в 1753 году церкви Николая Чудотворца в унаследованном от отца сельце Мроткино. (Церковь эта каким-то чудом сохранилась по сей день.)

Я счел полезным более или менее подробно рассказать о Николае Ерофеиче по трем причинам. Во-первых, он был первым из рода Муравьевых, кто вошел в личное соприкосновение с носителями высшей государственной власти Российской империи. К тому же поколению Муравьевых, что и Николай Ерофеич, относятся еще два деятеля, дослужившиеся один до генеральского чина, другой – до сенаторского кресла. Но ни генерал-майор Матвей Артамонович (старший), ни сенатор Никита Артамонович, насколько мне известно, не входили в узкий круг лиц, получавших поручения прямо от венценосца и направлявших должностные доклады непосредственно на высочайшее имя. «В России нет значительного человека, кроме того, с кем я разговариваю, и лишь на то время, пока я с ним разговариваю», – заявил однажды Павел I. Сказано цинично, но точно: в эпоху абсолютизма именно наличием или отсутствием такого соприкосновения определялось место дворянина и его рода в неформальной иерархии людей и родов.