Жизнь коротка - [45]

Миссис Уэстлейк находилась, естественно, с ним рядом. Марсия Уэстлейк — сильная, решительная женщина, надежная подруга. Она привлекательна не броской красотой — ее образ задуман значительно шире. Он должен затронуть самые глубокие семейные струны в душах зрителей, потому что сразу после трагедии именно Марсия послужит эмоциональным фокусом. Нам нужен не просто символ, а стальная женщина, человек несгибаемой воли. Нагнетаемая атмосфера напряжения и истерии направлена на нее. Она — та точка опоры, которая требуется нашему рычагу; личность, которая в глазах публики воплотит само страдание. Позже она станет орудием, с помощью которого мы сдвинем и перевернем мир.

В гараже стоял лимузин, изумительная машина, «Континенталь» с откидным верхом. Его сдвоенные турбины тихо урчали. Мощный, солидный, благородный автомобиль, достойный своей роли. Темно-синий, сверкающий, как грозовое небо.

Я — режиссер. В кабинете, укрытом в недрах безучастной громадины Объединенной ТРК, я планирую сражения, определяю стратегию, строю тактику, даю сигнал для начала битвы. Вся ответственность на мне; я отвечаю за провал, я пожинаю плоды успеха. Для зрителей я ничтожество, ноль, неприметное имя в титрах передачи или в конце выпуска известий. Им неведомы глаза, которыми они видят правду, — глаза, лишенные цвета, глаза, лишенные лица.

Город — Финикс. Финикс, взметнувшийся в пустыне лесом серебристых кактусов. Финикс, спокойный и рациональный, чистый и благородный, встающий под знойным ветром совершенным оазисом хрустальных шпилей — медицинских игл, острых и стерильных. Финикс, чудовище, растущее на продуктах собственного разложения, дерзкое, надменное, жестокое.

Финикс — идеальное место действия.

II. Завязка

Автомобильный кортеж двинется ровно в шесть. День мы провели в неспешных приготовлениях. Времени хватало на все с избытком. Пять лет мы ждали этого момента. Мы предусмотрели все возможные ошибки — и ошибки были исключены. По сценарию требовалась гигантская возбужденная толпа; все, занятые в массовке, находились уже на месте, получали последние наставления от девушек из административной и сценарной групп. Заняли позиции местные комментаторы; я со своего командного пункта лично буду наблюдать за их работой. Интервьюеры ждали занавеса. Последняя речь избирательной кампании, сообщали мы, не останется незамеченной. Чтобы удовлетворить потребность, порой эту потребность необходимо создавать — и мы рекламировали сами себя. Реклама потворствует невыявленному спросу. Реклама рождает бум; если зрители не знают, что важно, скажите им — они поверят.

Сенатор Уэстлейк с супругой взлетели на ракетоплане в пять. Они сделают один виток и спустятся к Финиксу. Эдди, наш бутафорщик, подготовил настоящее чудо; ракетоплан, известный всем как официальный транспорт сенатора во время избирательной кампании (каждый выход на сцену должен быть величественным), сверкал зеркальным серебром, центр тяжести опоясывали яркие красные буквы с желтой окантовкой. Корабль новейшей модели — не стандартная стальная труба; приземистый, овальной формы, предполагающий силу и незыблемость. Надежный и гордый, идеально соответствующий образу сенатора Уэстлейка.

Я наблюдал за его посадкой в аэропорту Финикса ровно в 5.50. Корабль плавно опускался на хищном термоядерном факеле, подобно прекрасной серебряной пуле, которая вот-вот скользнет в ствол винтовки. Солнце расплывшимся желтым шаром сверкало на зеркальном корпусе.

Об освещении мы позаботились заранее, его хватит и на приземление, и на трагедию. Посадка оказалась еще более эффектной, еще более захватывающей дух, чем мы планировали, — индекс эмоциональности подскочил к верхней границе допустимых значений. На первой стадии движения автомобильного кортежа накал придется снизить, иначе мы выйдем за рамки предсказуемого. Я отдал распоряжения операторской группе и комментаторам. (Голоса комментаторов — словно тихие аккорды, сопровождающие торжественную тему Артура.)

Громадная пуля села на корму, изрыгнула пламя и застыла на долгие пятнадцать секунд. Быстрый взгляд на показания приборов, отсчитывающих индекс эмоциональности. Как только было достигнуто насыщение, я велел пилоту опустить трап. Из пустого чрева корабля выполз блестящий язык. Еще одна короткая пауза, и настало время выводить сенатора с сопровождающими лицами. Я дал сигнал и тут же увидел их на мониторе. Они стояли на трапе, приветливо махая и улыбаясь. Сенатор, жизнерадостный и энергичный. Миссис Уэстлейк в светло-голубом платье; смоляные с проседью волосы уложены в прическу «паж». Овации толпы на уровне пятнадцати децибелов, как и было запланировано. Приборы показывали оптимум, идеальное насыщение.

Я заговорил в микрофон:

— Отлично, сенатор, начинайте спускаться. Идите медленно, не проявляйте торопливости. На весь спуск по крайней мере двадцать секунд. Спокойно, с достоинством.

Он слышал меня через приемник, вживленный в кость за левым ухом. (Хирурги из команды Эдди, разумеется, не оставили шрама.) С улыбкой на лице, поддерживая правой рукой жену, сенатор стал спускаться по трапу. На нем темно-серый костюм и бордовая водолазка — здравый, рассудительный контраст жемчужному ожерелью и узкому, облегающему тело бледно-голубому платью Марсии. В густых мягких волосах поблескивала благородная седина. Он был красив.