Жизнь как год - [35]

Шрифт
Интервал

.

Тихо целует она меня.

И снова. Я мог бы ответить ей. Но тогда она больше никого в жизни не поцелует!

– Ты слышишь меня? Это я. – Она называет свое имя.

Я слышу. Я все отлично слышу. Но только не звуки. Я слышу как-то по-другому.

Наверное, что-то возникло в моих глазах, потому что она улыбается. А я обрадовался вот чему. Я могу, могу сказать одно слово. И это ей не повредит. Ведь она никогда не зовет себя по имени. Она мама, сестра, тетушка, преподаватель. По телефону она называет себя по фамилии или по отчеству.

Значит, дано, дано мне еще одно, последнее слово.

Она говорит, говорит и вдруг замолкает. Я долго не опускал век.

Согласен ли я? Слышу ли я? Вижу ли ее?

Да! Да!! Да!!!

И я произношу это волшебное, последнее для меня слово:

– Валентина…

Я закрываю глаза.

Все. Теперь все.

Все…

12. ДЕКАБРЬ

Я слушаю. И шорохи вокруг, потрескивания. Это в доме, старом, как я. Старом, как мой отец, старом-престаром, как мой дед. Он стоит, хотя и покряхтывает от тяжести прожитых годов. Он-то стоит, а тех, других, кто его строил и кто в нем жил, – нет. Сколько мне лет? Этого не знает никто, разве что дом. Так ведь я для него все равно мальчишка. Люди редко живут до ста лет. Дома выдерживают. Потом их разбирают и перевозят на мичуринские участки, а там делают из них домики, небольшие, так метра три на пять вместе с верандой.

Я все лежу и слушаю. Я только что проснулся или не спал вовсе. Но кажется, что выспался, потому что легко, как когда-то в детстве. Это от старости. Дом хихикает, поскрипывает, но добродушно, ему это позволено, ему вообще все позволено. Я лежу у глухой стены против широкого окна на железной кровати под новым почти еще полушубком. Лежу и слушаю. Потрескивание и шорохи дома.

Темно. Солнце еще не всходило. Но я-то знаю, знаю… Я все равно знаю, что там дальше. Сосны под окном, прямые, замерзшие, высокие. А внизу сугробы у полузаметенного заборчика, а за ним – дорога, по которой ходит кто-то, но не я, кто-то другой. Она спускается от дома вправо с холма в небольшую ложбинку, по которой летом течет ручей, но сейчас его нет, он замерз, его замело, нет и следа от него, только ровная пелена снега, пересеченная ниткой дороги. Вдоль дороги, со стороны дома – сосны, одни сосны. Только там, где летом бежит ручей, они расступаются. Там летом трава выше головы и кусты. А дальше снова на бугор, справа сосны, слева пологий склон. Тут дорога петляет и соединяется с шоссе. Оттуда сегодня придут к нам они.

А слева от дома начинается кедрач с редкими проплешинами. Там когда-то тоже стояли дома, но теперь их нет. Их уж никогда не будет.

Надо вставать. Ведь поздно. Скоро рассветет. А сегодня самый короткий день в году.

Встаю. Одеться мне недолго. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу окна. Надо бы затопить печь. Все выстыло в доме. Сейчас, сейчас. Я это сделаю. Мне ведь не трудно. Вот только разомну спину. Эх-хе-хе…

Потрескивает дом, щелкает, но как-то не так, как-то уж слишком весело. Да ведь это дрова в печи горят! И уж пахнет чем-то вкусным. Ну да! Для утра и не сыскать более приятного запах, чем запах молотого кофе. Так и прошел кофе со мной через всю… А дед пил чай…

– Эй, старый!

И голос знаком.

– Проснулся? Иди на кухню. Здесь уже тепло.

– Ага, иду…

– Кофе готов!

Это ее голос.

Ну и денек сегодня. Хорош-то… с самого утра.

Я вхожу на кухню. Здесь и в самом деле тепло. Из кофейника идет пар, а на сковороде пузырится поджаренный хлеб. А уж как я его люблю.

– Умойся, старый. Борода-то еще спит.

Вот старуха. Так бы и подзудить ей меня. Часа не пропустит, чтобы не поддеть, не подковырнуть. Но не обидно. Легко и вроде бы так и надо.

– Умылся? Садись. И как только ты умудряешься есть поджаренный хлеб! Губами, что ли, кусаешь?

– Губами! – смеюсь я. – Ага! Губами. – А у меня ведь и зубов-то еще полон рот. Стальных, нержавеющих, вечных. Да и старушке моей палец в рот не клади.

Пьем кофе и смеемся. Смеемся и кусаем поджаренный хлеб. От плиты уже жар, значит, и в комнате тепло. Раскочегарила старуха печь.

– Слышишь, как дом-то разговорился?

– Слышу, – отвечаю я.

– С чего бы это?

– Так ведь сколько его не протапливали… Вот и дает теперь усадку.

– Усадку, – передразнивает она. – Много ты понимаешь! Разговаривает он.

– Скажешь тоже…

– Ясно, что разговаривает. Он тоже их ждет.

– Скажешь тоже…

– Вот заладил.

И мы смеемся и пьем кофе, горячий и с непередаваемым запахом. И хрустим хлебом, и снова смеемся.

– Пирожков им напеку. С картошкой и со смородиной.

– Напеки, напеки.

– Мороз ведь на улице. Приедут ли? С ребятишками еще…

– Ребятишки что, – говорю я, – они морозу не заметят.

– На тебя, голодранца, похожи…

– А что. Может, и похожи. Хорошо, коли похожи.

– Ох уж, молчи!

Она моет посуду и начинает что-то делать с тестом, вытащив его из кастрюли и дубася почем зря, шлепая его о стол. Так, наверное, и надо. Никогда я не мог понять этой премудрости.

Кофе, конечно, взбодрил. Но кости все равно болят. Такая жара от печки после обеда разморила бы раньше до сна, а сейчас ничего. Все как-то легко. И черт с ними, с ноющими костями. Все равно легко и ново, и необычно как-то, вроде бы даже непонятно.

Но было это, уже было


Еще от автора Виктор Дмитриевич Колупаев
Качели Отшельника. Повесть и рассказы

В новую книгу В. Колупаева вошли повесть «Качели Отшельника», об освоении людьми планеты иной солнечной системы, о научном эксперименте, который приводит к неожиданным последствиям, о мужестве и стойкости людей в освоении внеземных миров, и рассказы о космосе, о путешествиях во времени. Художник Г. Перкель. СОДЕРЖАНИЕ: «Билет в детство» «Оборотная сторона» «На дворе двадцатый век» «Город мой» «Самый большой дом» «Качели Отшельника».


Седьмая модель

В книгу включены рассказы и повести сибирского фантаста, посвященные психологии научного поиска, социальным последствиям научных открытий. Художники Галина Бойко и Игорь Шалито.


Любовь к Земле

Корабль «Прометей» летит в глубинах космоса. Его экипаж, который тоскует по Земле, открыл новое явление: во время выхода в космос, стоит представить себе Землю, как тут же на неё переносишься. Космонавты стали всё чаще и чаще посещать свои семьи, и наконец, перестали возвращаться на корабль. Но продолжать полёт тоже надо.


«Толстяк» над миром

Разведкрейсер «Толстяк» с планеты Тола обнаружил в глубинах космоса планету Земля и намерен её захватить. А земляне и не думают обороняться. Но как только по земному кораблю был нанесён первый удар, вмиг замолчали все земные станции, повысился радиофон Светила, а планета стала «безвидна и пуста». И куда только все подевались?


Ошибка создателя

Рассказы и повести трех авторов - томича В. Колупаева, новосибирцев Д. Костантиновского и Г. Прашкевича, - представленные в этом сборнике, в равной степени можно отнести и к приключенческой и к фантастической литературе. Острота и занимательность сюжета удачно сочетаются с различными допущениями, далекими от реальности; действие происходит в Сибири, в Африке, в Южной Америке, на Луне, в Космосе. Герои произведений - в основном люди нашего века и недалекого будущего. Итак - приключенческая фантастика… СОДЕРЖАНИЕ: «Любовь к земле» «Какие смешные деревья» «Улыбка» «Печатающий механизм» «Спешу на свидание» «Две летящие стрелы» «Ошибка создателя» «Разворованное чудо» «Мир, в котором я дома».


Безвременье

Роман В. Колупаева и Ю. Марушкина насквозь пронизан железной необязательностью мира, в котором живут и действуют герои Пров и Мар и где приключения со столь же железной необязательностью  перемежаются отступлениями, определяющими философию этого мира — страшно знакомую, но одновременно уже и далекую.Сюжет романа «Безвременье (если вообще можно говорить о виртуальном сюжете) сложен и бесконечен, пересказывать его бессмысленно; это все равно, что пересказывать сюжеты Марселя Пруста. Вся книга В. Колупаева и Ю.


Рекомендуем почитать
На Марсе не до шуток

Люди занимаются освоением Марса. Как выяснилось, планета была обитаемой, самым крупным марсианским животным считалась дюнная кошка. Дюнные кошки отдаленно напоминали земных кошек, но на животе у нее имелась кожная складка-карман, где находился жизненно необходимый для кошки марсианский ароматический шарик. Земляне-колонисты занимались браконьерством и отнимали у кошек эти шарики до тех пор, пока на Марсе не появилась специальный корреспондент Кэйрин.


Трактир на Болоте

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мясо должно быть свежим

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Я ищу "Джефа"

Дамы зачастую — причины столновений мужчин. И вот опять этот запах духов, скрип стула возле стойки и едва слышный вздох. Ей около двадцати, у неё золотистые волосы. Она всегда носит черное платье. Но она не совсем обычная девушка, да и парень рядом с ней — не Джеф ли?


Человек, который дружил с электричеством

Антикоммунист Леверетт считает, что электричество разумно и интернационально. Электричеству все равно, по проводам какой страны бежать, России или Америки. Оно убъет любого, кто намерен начать атомную войну. Леверетт был с этим не согласен…


По дороге памяти

Пол прожил с женой долгую счастливую жизнь, но настал день, когда память и разум Гвендолин начали слабеть. Пол готов на все, чтобы вернуть любимую. Рассказ − номинант  премии Хьюго за 2006 год.