Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера - [5]

Что же касается местечка Уорс, то владельцем его во времена похорон матери Горацио числился Карл Мэтсон, личность, как мы уже убедились, не слишком значительная. Знаем, тем не менее, что Горацио, как и иные мальчишки, вынужден был снимать перед ним шапку. В конце концов, он был просто сыном мелкого служащего и был вынужден вести себя соответственно. Если же он уже начинал думать о себе иначе, то благодаря дяде Томасу и дяде Джорджу, потому-то наша история и начинается с похорон миссис Хорнблауэр. Именно при этом событии мальчик смог ознакомиться с основами иерархии общества. С этой минуты он впервые начал считать себя джентльменом. Ведь он же был племянником Джорджа Роусона, эсквайра! В конце концов, он понял бы, что 77-й пехотный полк не был особо привилегированным, что нетрудно было получить офицерский патент во время войны и что не стоило надеяться, что сорокалетний поручик мог рассчитывать на повышение в звании. Пока, возможно, мальчику было вполне достаточно того, что его дядя носит саблю. Второй дядюшка сабли не носил, но его одежда и манеры производили — неким другим образом — еще большее впечатление. Он был, по крайней мере, отражением, если не представителем, мира богатства и утонченности. Хотя сам и не занимал высокого положения в обществе, он, тем не менее, мог небрежно упомянуть о своих знакомых, сэре Лайонеле и сэре Фергюсе. Сомнительно, конечно, чтобы они в равной мере часто вспоминали о нем, однако оба несомненно знали о его существовании — в роли поставщика морского имущества либо в роли помощника судовладельца по снабжению, дядя был широко известен в кругах, в которых вращался.

После похорон оба дяди исчезли, направившись каждый в свою сторону, а маленький Горацио начал жить жизнью местечка. Он мало видел отца днем и ненамного больше — вечером. У Якова Хорнблауэра была мастерская, в которой он и запирался, занимаясь гравированием или таксидермией — набиванием чучел, а также разными механическими изобретениями. Насколько известно, он никогда ничего не запатентовал, однако постоянно находился «буквально в шаге от великого открытия». Раз в неделю он привык играть в вист с викарием (мистером Пеннингтоном) и женой викария. При жизни Маргарет была четвертым партнером, но ее смерть едва не лишила Якова его еженедельного отдыха за картами. Примечательно, что во всем местечке не было больше ни одного взрослого игрока в вист; так что было просто необходимо сделать из Горацио четвертого партнера для игры. Таким образом, он научился играть в вист уже в детстве — и к тому же у игроков, которые относились к этому занятию очень серьезно. Наверняка мальчик также ходил в местечковую школу, так как рано выучился читать и писать. Возможно, дома были какие-то книги, поскольку Яков был человеком образованным, а еще больше книг, скорее всего, можно было взять почитать у викария. О том, какие книги были в распоряжении мальчика, мы можем судить по тем, которые он сохранил. Когда Горацио умер, в его библиотеке было найдено несколько потрепанных томиков, причем некоторые из них носили на титульном листе образцы его ученической еще подписи.

Известно, что первой из книг Горацио Хорнблауэра стал «Синопсис четвероногих», составленный Томасом Пеннантом и опубликованный в Честере в 1771 году. Подпись на титульной странице этой книги является, возможно, самой ранней пробой его пера и относится к 1783 году. Можно предположить, что книга эта, в определенной степени, должна была отражать интересы Якова, который, как нам известно, был немного натуралистом. Другими книгами, составляющими собственность маленького Горацио, были: «Исторический и хронологический театр» Кристофера Гельвикуса, Лондон, 1687; одиночный том «Британии» Камдена, 1701 (с разделом про графство Кент) и «История долгой неволи и приключений Томаса Пеллоу в южной Берберии», второе издание, около 1740 г.; «Театр современной войны в Нидерландах», Дж. Бриндли, Лондон, 1746; «История кораблекрушения и счастливого спасения Захарии Павлина, рассказанная им самим», Бристоль 1759; «Путешествие капитана Томаса Фореста в Новую Гвинею и на Молуккские острова», Дублин 1779; «Дневник последней и важнейшей блокады и осады Гибралтара» Сэмюэля Ансела, Эдинбург 1786. К «Театру современной войны» Бриндли было приложено «Введение в искусство фортификации». Этот фрагмент был заложен листком бумаги, покрытым мальчишеским почерком Хорнблауэра, сбоку на котором была сделана следующая надпись: «Фортификацию определяют как искусство применения Доктрины Чистой Тригонометрии для расчета укреплений, стен и бастионов Форта». Горацио не обратил внимания на Кристофера Гельвикуса и на прекрасное начало его «Хронологии», которая начинается словами: «Сотворение мира, которое должно было завершиться еще прошлой осенью, закончилось в семь дней». Очевидно, мальчик уже тогда предпочитал заниматься тригонометрией в приложении к военному искусству.

Если среди этих книг какая-либо и выделяется, то это, конечно, «История кораблекрушения Захарии Павлина», которая помогает нам понять игру в жертву кораблекрушения, которую Горацио устраивал, используя в качестве шлюпки свиное корыто. От этого же, самого раннего периода его жизни, осталась небольшая картина маслом, представляющая поврежденный корабль и мальчика, ожидающего спасения. Очевидно, он раздобыл эту картину для украшения своей спальни. Сюжет, представленный художником, не вполне ясен, но, очевидно, должен был увлечь мальчика, представлявшего, глядя на него, целый ряд событий, которые могли привести к возникновению этой ситуации. Однако стоит быть осторожнее и не придавать слишком большого значения именно такому набору книжек. Возможно, конечно, что мальчик с детства интересовался морским делом и именно эти книжки решил сохранить. Однако возможно также, что у него было и много других, которые он позже выбросил или кому-нибудь подарил. Не можем закончить исследование литературных вкусов Горацио без того, чтобы не обратить внимания на то, что Томасу Пеннанту, автору первой книги, на которой видна подпись Хорнблауэра, настолько повезло, что его отметил сам д-р Сэмюэл Джонсон. Босуэлл описал сцену, в которой Джонсон прервал оживленную беседу группы своих приятелей неожиданной фразой: «Пеннант рассказывает о медведях!» Те разговаривали дальше о чем-то другом, а он все цеплялся за свой рассказ о медведях и слово «медведь» служило звуковым сопровождением ко всему, о чем шла речь. Главу Пеннанта о медведях можно найти в его «Синопсисе» — книге, которая была собственностью маленького Горацио.