Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [6]

.

Но в чем Модестов был безусловно прав и что подтверждают и слова Н. М. Субботиной, так это в том, что О. В. Соколова принадлежала к поколению первых российских женщин-врачей, чьи профессиональные судьбы складывались, как правило, отнюдь не легко: «Ольга Владимировна Соколова, одна из тех, которые первыми пробивали путь-дорогу русской женщине к высшему образованию, — писал Модестов в 1916 г. — И пробивали в те темные времена, когда у нас, в России, не было еще и помину о сравнительно многочисленных теперь высших женских учебных заведениях, когда женщины еще не были допущены в университеты, когда на высшее женское образование большинство смотрело как на нечто излишнее, даже вредное, когда Россия еще не имела (или имела очень мало) женщин с высшим образованием…»[43].

Получив степень доктора медицины Бернского университета и вернувшись домой, О. В. Соколова в 1883 г. была допущена к «окончательному публичному испытанию» в Николаевском военном госпитале; выдержала его успешно, заслужив привилегию «носить высочайше утвержденный нагрудный знак отличия на право самостоятельной врачебной практики»[44]. Карьера ее после этого складывалась различно. Известно, например, что с 1901 по 1909 г. она работала врачом при Усачевско-Чернявском женском училище в Москве[45]. Состоявшее под августейшим покровительством государыни императрицы Марии Федоровны Усачевско-Чернявское женское училище существовало в Москве с 1833 г., основанное на средства благотворителей, чьи имена оно и получило. В 1877 г. из «рукодельного для девиц заведения» оно было преобразовано в среднее женское учебное заведение I разряда, программа которого соответствовала курсу гимназий Министерства народного просвещения. В 1900 г. его начальница ходатайствовала об учреждении при училище должности женщины-врача, объясняя это тем, что в учебном заведении «исключительно для лиц женского пола» помощь женщины-врача во многом даже больше полезна и прилична, чем помощь врача-мужчины[46]. Ходатайство было удовлетворено, и место получила О. В. Соколова. Модестов писал об этом без особых подробностей: «Вернувшись из Швейцарии доктором медицины, О[льга] В[ладимировна], оставшись на всю жизнь одинокой, посвятила себя всецело медицинской практике в Москве, леча исключительно женщин. По летним сезонам О[льга] В[ладимировна] нередко ездила за границу слушать лекции западноевропейских знаменитостей: хотелось все совершенствоваться. О[льга] В[ладимировна] отдавала свои силы и свою любовь страждущим…». И еще раз подчеркивал, что О. В. Соколова была «в числе первых, пробивших своим личным примером путь-дорогу русской женщине к высшему образованию. Теперь путь этот сравнительно легок и широк, а прежде был тернист, узок и суров»[47].

Юная Нина встречала в доме бабушки не только представителей научной и художественной интеллигенции. В этом удивительном доме девочка имела возможность наблюдать и за жизнью простых людей, искреннее уважение к которым было впитано ею с молоком матери: «19.II отметила 90-летие освобождения крестьян. Читала Некрасова. Вспоминала свое детство в Московском университетском кругу, — писала она. — Девочкой видела у бабушки ее друзей, деятелей освободительных реформ, видела почтенных „вольных“ слуг — „домочадцев“, приехавших целой деревней в М[оск]ву искать вольных мест после освобождения. Целая наша Новослободская была заселена крестьянами. У бабушки, со времени ее замужества, жила такая одна семья — кухарка, дворник и дочка Анюточка, немного <…>[48], мой друг до ее смерти в 1935 году». «Какие люди были замечательные! — восклицала Нина Михайловна. — В праздники у них собирались в кухне их земляки, степенно беседующие у самовара. Я любила вертеться около. И это была одна из моих школ, учившая любить, уважать, чтить освобожденный русский народ»[49]. В своих воспоминаниях Субботина также упоминает об этом: «Помню я почтенных бабушкиных слуг, первых, поселившихся в Москве после освобождения. Какое изумительное чувство собственного достоинства, какая трудоспособность и стремление дать образование своим детям! Вся наша улица была заселена такими туляками „на вольных листах“: бывшими дворовыми, улетевшими, как вольные птицы из клетки, „подальше от господ“. И раз в год вся улица брала в складчину билеты в Большой театр на оперу и шли в ложи 3-го яруса. Это была их традиция, рождественский праздник»[50].

Московская среда 1880‐х гг. сформировала мировоззрение Нины Михайловны Субботиной, во многом определила ее жизненные приоритеты. В последние годы жизни она любила вспоминать об этом времени в письмах друзьям: «Другая школа была у бабушки, родителей, тети, дядей с их Русской культурой, [Ушинским], <…>[51], Некрасовым, с живым примером отца, братьев, а раньше бабушки — Севастопольской сестры у Пирогова, тети — ученицы Сеченова, сотоварища Павлова и Боткина… Чудесная, культурная среда! Чудесные люди! Сеяли они добрые зерна, такие как Сергей Иванович[52], но в более трудное время», — например, писала она Г. А. Тихову[53].

Имя «другой бабушки», которую с такой гордостью и любовью упоминает Нина Михайловна, нам установить, к сожалению, не удалось. Она не могла быть ее бабушкой со стороны отца — та умерла, когда Михаилу Глебовичу Субботину исполнилось всего семь лет. Возможно, «другая бабушка» была сестрой или близкой родственницей Александры Александровны Кандорской (Соколовой) или ее супруга, но она несомненно также оказала немалое влияние на формирование Н. М. Субботиной. В письме от 1 августа 1953 г., адресованном Г. А. Тихову, Нина Михайловна рассказывала: «Только смогла съездить на Миусы, <…>