Жизнь и творчество Александра Грина - [2]

Шрифт
Интервал

Предвижу возражение в духе рассказчика «Повестей Белкина»: мол, кто не проклинал авторов экранизаций, кто с ними не бранивался? На их произвол могли бы посетовать и Пушкин, и Толстой, и… Действительно, Грин терпит бедствие в такой хорошей компании, что не стоило бы останавливаться на этом, если бы в данном случае к оглуплению и обсахариванию писателя не приложили руку собратья по литературному цеху. Это они сформировали имидж наивного мечтателя Грина, мало смыслившего в суровой действительности, зато романтично воспевшего светлое будущее и беззаветный подвиг, оптимистическую любовь и нерушимый моральный кодекс.

Назвать это недопониманием значило бы умножить пустословие, которого и так довольно вокруг имени писателя. Имидж не упрощен, он лжив. Сказала бы — до смешного, не окажись он столь живучим. Массовое сознание падко на примитивные ярлыки и весьма неохотно отказывается от них. У тех, кто пытался объяснять Грина по-иному, до недавних пор были связаны руки. Попробуйте что-нибудь доказать, если все мало-мальски веские аргументы находятся в сфере запретного!

Писательская судьба Грина, прижизненная и посмертная, вообще полна парадоксов. Вот один из них: когда репутации многих талантливых писателей гибли от бесчестной хулы, его оболгали хваля. Причем сделали это не тупые продажные перья, по мановению начальственного перста готовые к любой расправе, а мастера, любившие литературу и знавшие в ней толк.

Они понимали, что делают. И К. Паустовский, родоначальник подобной трактовки гриновского творчества, и позднейшие, не во всем с ним согласные исследователи, чьи работы (некоторые) заслуживают внимания и поныне, Там можно встретить замечательно мелкие наблюдения. Только, читая статьи и книги советской поры, надо помнить, что цензура обрекала их создателей на множество натяжек и недомолвок.

Впервые узнав из книги Паустовского о существовании писателя Александра Грина, я отыскала в библиотеке несколько его сборников, проглотила и, помню, надолго осерчала на вообще-то уважаемого мною Константина Георгиевича. Чего ради он выдумал пошлую напраслину, которую теперь перепевают все пишущие о Грине?

Только спустя годы, занявшись литературой профессионалъно, я сообразила, насколько была неправа. И попросту неблагодарна. Ведь Паустовский нашел способ убедить партийных церберов нашей словесности, будто проза Грина, до последней запятой чуждая идеологии тоталитарного режима, безобидна для него и даже полезна. Если б не эта выдумка, еще нескольким поколениям пришлось бы жить без Грина. И мне бы расти без его книг, которым я обязана столь многим, что не представляю, как бы все обернулось… Но об этом после.

Итак, ложь о Грине была дипломатичной и, может статься, отважной ложью во спасение. Ведь его книги изымали из библиотек еще при жизни автора, в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Новая волна гонений пришлась на послевоенное десятилетие, на сей раз Грин был объявлен вне закона как космополит. Некий сверхбдительный критик даже разглядел на мачтах гриновских кораблей вражеский звездно-полосатый флаг… Ясно, что литературоведческие штудии тех, кто доказывал нужность Грина в деле воспитания молодого строителя коммунизма, уберегли его книги от еще более длительного запрета. За это надобно сказать им спасибо. Но и не забыть, что Грин все-таки совсем другой.

Биографы советской поры много распространялись о том, как скверно жилось ему в царской России. Здесь они не лукавили; все так и было. Однако взволнованный рассказ о злоключениях даровитого, но бедного юного провинциала, страдавшего от грубости и убожества жизни при царизме, побуждал легковерного читателя предполагать, что в государстве рабочих и крестьян Грин обрел лучшую долю. А вот это уже не было правдой. Писатель умер в 32-м; началось с туберкулеза, «остро вспыхнувшего на почве недоедания», потом прибавился новый диагноз — рак… В конечном счете, Грин умер от голода. Он при туберкулезе смертелен, а семья писателя последние годы жила в кромешной нужде. Советские издательства злорадно демонстрировали свое пренебрежение автору, не пожелавшему славить победное шествие идей Ленина-Сталина. Горечь нищеты усугублялась унижениями. Можно сказать, как кто-то сказал о Блоке: он умер оттого, что новая Россия харкала ему в лицо подсолнуховой шелухой.

Многие кончили так. Отныне биографы Грина, наконец, смогут без помех рассказывать правду об этом конце. Лишь бы они теперь не стали умалчивать о том, каким было начало. В одном из гриновских рассказов есть такой пейзаж: «Город, в котором я жил с семьей, был страшен и тих. Он состоял из длинного ряда домов мертвенной, унылой наружности — казенных учреждений, тянувшихся по берегу реки от белого, с золотыми луковками, монастыря до губернской тюрьмы, два собора стояли в центре базарных площадей, замкнутых четырехугольниками старинных торговых рядов с замками весом до двадцати фунтов. На дворах выли цепные псы. Малолюдные мостовые кое-где проросли травкой. Деревянные дома, выкрашенные в серую и желтую краску, напоминали бараки умалишенных. Осенью мы тонули в грязи, зимой — в сугробах, летом — в пыли». Город, где рос сам Грин, походил на этот «страшный и тихий», из которого его герой однажды ушел навсегда, сменив климат, страну, имя. Вятка рано научила Грина мечтать о такой перемене. Та самая Вятка, где в девятнадцатом веке смертельно тосковал ссыльный Герцен, а в двадцатом, уже при устоявшейся советской власти, был проездом Евгений Шварц, позднее записавший в своем дневнике, что теперь понимает, зачем знаменитому вятскому уроженцу понадобилось выдумывать неведомые страны. Провинциальная серость Вятки поражала с первого взгляда.


Еще от автора Ирина Николаевна Васюченко
Искусство однобокого плача

Ирина Васюченко — родилась в 1946 году в Харькове. Окончила МГУ, русское отделение филологического факультета. Начинала как критик в середине 70-х гг., в конце 80-х занялась литературным переводом с французского. Автор повестей “Лягушка в молоке” (под псевдонимом Н.Юченко; “Дружба народов”,1997, № 10) и “Автопортрет со зверем” (“Континент”, 1998, № 96). Живет в Москве.


Голубая акула

Литературный критик и переводчик, Ирина Васюченко получила известность и как яркий, самобытный прозаик, автор повестей «Лягушка в молоке», «Автопортрет со зверем», «Искусство однобокого палача» и романов «Отсутственное место» и «Деточка» (последний вышел в «Тексте» в 2008 г.).Действие романа «Голубая акула» происходит в конце прошлого — начале нынешнего столетия. Его герой, в прошлом следователь, а после революции — скромный служащий, перебирающий никому не нужные бумаги, коротает одинокие вечера за писанием мемуаров, восстанавливая в памяти события своей молодости — таинственную историю одного расследования, на которое его подвигнула страстная любовь.


Рекомендуем почитать
Господин Пруст

Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.


Бетховен

Биография великого композитора Людвига ван Бетховена.


Элизе Реклю. Очерк его жизни и деятельности

Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .


Август

Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.


На берегах Невы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Принцип Дерипаски: железное дело ОЛЕГарха

Перед вами первая системная попытка осмыслить опыт самого масштабного предпринимателя России и на сегодняшний день одного из богатейших людей мира, нашего соотечественника Олега Владимировича Дерипаски. В книге подробно рассмотрены его основные проекты, а также публичная деятельность и антикризисные программы.Дерипаска и экономика страны на данный момент неотделимы друг от друга: в России около десятка моногородов, тотально зависимых от предприятий олигарха, в более чем сорока регионах работают сотни предприятий и компаний, имеющих отношение к двум его системообразующим структурам – «Базовому элементу» и «Русалу».