Жизнь и творчество аббата Прево - [6]

Я ничего не скажу о стиле этого сочинения. В нем нет ни грубости, ни высокопарности, ни софистических рассуждений; тут пером водит сама Естественность. Каким жалким кажется рядом с ним стиль писателей напыщенных и приукрашающих истину! Тут сочинитель не гонится за остроумием или за тем, что называется таковым. Это стиль не лаконически-тугой, но {243} плавный, насыщенный и выразительный. Всюду - живопись и чувства, притом живопись правдивая и чувства естественные".

Повесть находилась под запретом в течение двадцати лет. Только в 1753 году запрет был снят и вышло новое издание в двух томиках, с многочисленными, хотя и не меняющими основ, поправками и добавленным эпизодом.

С тех пор "Манон Леско" прочно заняла место среди самых выдающихся произведений мировой литературы.

Во Франции она печаталась поистине бесчисленное количество раз - и в виде дорогих изданий с иллюстрациями знаменитых художников, и в массовых грошовых изданиях, и в виде томов большого формата с широкими полями, и в виде миниатюрных карманных томиков, и в виде "академических" изданий с предисловиями, примечаниями, библиографическими справками, вариантами и т. п.

Появилось большое количество статей (иногда в виде предисловий), авторы которых с разных точек зрения трактуют произведение, стремятся разгадать тайну очарования главной героини.

В кратком очерке нет возможности перечислить все отзывы французских писателей и критиков. Отметим только наиболее значительные.

Поль де Сен-Виктор пишет: "Есть книги непристойные, которыми мы любуемся, несмотря на их грязь, но жалеем при этом, что не можем очистить грязные страницы. "Манон Леско" представляет собою удивительное исключение эта повесть нравится именно своей непристойностью, {244} и мы отнюдь не хотели бы обелить ее героиню. Будь Манон не столь виновна и не столь безнравственна, она перестала бы быть самою собой. Пятнышко грязи идет этой игривой девушке словно мушка. Это отличительный знак, по которому ее узнают любовники. Не приходится колебаться в выборе слова для определения этого подлого и восхитительного создания; она "девка" в самом неприглядном смысле слова). "Подобно Ундине немецкого поэта у нее нет души" (Paul de Saint-Victor. Hommes et dieux. P., 1880, p. 479, 481.).

Уссэ (Houssaye), подчеркивая автобиографическую достоверность повести, говорит, что Прево изобразил себя в этом произведении дважды: в образе де Грие - свою страсть, в образе Тибержа - свою совесть. "Аббат Прево в жизни был поочередно то де Грие, то Тибержем; в этих двух характерах безупречно правдиво сказываются два начала, которые непрестанно боролись в его пылком, но слабом сердце. Де Грие и Тиберж - это действие и противодействие, это прилив и отлив, Это безрассудство, несущееся вскачь, как дикий конь, и разум, который удерживает его за гриву и укрощает, лаская" (Histoire de Manon... P., Jouaust, 1874, p. VII;). "В этой повести - весь Прево; весь его талант, все его сердце" (Там же, стр. XXVI.).

Александр Дюма-сын в своем известном предисловии к повести Прево говорит, что нельзя упрекать писателей в том, что, изображая распущенность, они поощряют ее; если бы не было {245} распущенности, говорит он, то не было и писателей, которые ее описывают. Дюма подчеркивает, что в повести Прево, как и во всяком совершенном произведении, ярко отразился дух эпохи. "Перенесите повесть о Манон Леско, как она есть, в другую эпоху и в другие нравы, и она потеряет смысл,- говорит он; по тут же делает оговорку: Чувства, которые в ней описываются, и которые неотъемлемы от человеческого сердца, т. е. от того, что пребывает вечно неизменным, останутся столь же правдивыми, но описываемые факты то и дело будут возмущать вас своим неправдоподобием". Дюма утверждает, что если отец де Грие, Тиберж, развратные старики и прочие персонажи повести - яркие представители эпохи Регентства, то сама Манон - тип, существовавший во все времена. "Ты юность, ты - чувственность, ты - вожделение, ты - отрада и вечный соблазн для мужчины.

Ты даже любила - насколько может любить подобная тебе, то есть любила, желая получить от любви только удовольствие и выгоду. Едва только приходилось чем-нибудь пожертвовать - ты уклонялась от этого". О кавалере Дюма говорит: "Что за неиссякаемый источник жертв, самоотверженности, всепрощения! Этот чудак становится неблагодарным сыном, вероломным другом, он мошенник, он убийца! Но ему все прощаешь: он любит". "Он изменяет всем; Манон он не изменяет никогда; он ни на минуту не перестает думать о ней". "Не найдется порядочного человека, который, выслушав повесть о его бедствиях, не протянул бы ему руку, быть может, даже не позавидовал бы ему.

{246} Ибо тот, кто не любил тебя, Манон, тот не познал всех глубин любви". "Но ты знаешь, Манон, что этот человек гораздо лучше тебя, лучше в тысячу раз! Только лишившись всего, ты начала понимать, что он собою представляет, и в этом ты - вполне женщина. Зато как хорошо он тебя знает,и как он терзается этим! Тяжело переживая твои постоянные измены, он страдает не только оттого, что лишается радости обладать тобой и не только оттого, что эту радость ты доставляешь другому, а потому, что он знает: каков бы ни был твой соучастник, эту радость ты разделишь с ним".