Жизнь и труды святого Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского - [3]

Двое из молодых военачальников императорской гвардии, Иувентин и Максимин, однажды в товарищеской компании выразили жалобу на эти несправедливости правительства по отношению к христианам и по доносу немедленно были арестованы, заключены в тюрьму, и когда они отказались склониться к язычеству, то Юлиан приказал их казнить, и ночью они были обезглавлены, а тела их с должными почестями погребены были христианами.

Давая волю своей ярости, Юлиан, однако, в то же время понимал, что христианства нельзя подавить подобными жестокостями, которые только поднимали мужество и дух в христианах. Поэтому он действовал и иными способами, а именно литературным путем. Он сам писал сатиры на христианство, издавал сочинения в опровержение чудес и божества Иисуса Христа, старался выставить христиан темными и невежественными фанатиками и суеверами, а сам в то же время всячески стеснял для них способы образования, запрещая им преподавать в школах и закрывая самые школы, облагал христиан большими налогами, конфисковывал церковные имущества и изгонял епископов и священников, в войсках обходил христиан наградами, в провинциях ставил губернаторами лиц, известных своею ненавистью к христианству, и сквозь пальцы смотрел на усердие их в искоренении ненавистной ему веры всякими, часто кровавыми, средствами. Когда один из префектов обратил его внимание на совершающиеся в провинциях жестокости над христианами, то он в негодовании воскликнул: «Что за беда, если десять галилеян падут от руки одного язычника!». Наконец, в вящее издевательство над христианством, он порешил восстановить в Иерусалиме храм иудейский, чтобы тем опровергнуть предсказание Христа о его полном разрушении.

Все эти события происходили на глазах отрока Иоанна. Хотя он уже в отрочестве отличался необычайною для его лет сосредоточенностью, избегал сотоварищества и любил предаваться в тиши своего дома уединенным размышлениям, черпая из чтения св. Писания и своего глубокого духовного существа материал для своего образования, однако он не мог оставаться вполне равнодушным к тому, что происходило вне его дома, и так как его благочестивая мать, несомненно, переживала много тревожных дней во времена этих гонений на христианство, то и он должен был разделять ее тревоги и опасения. Можно даже думать, что он принимал живое участие в делах христиан.

Читая его восторженное похвальное слово, произнесенное впоследствии над гробом святых исповедников веры Христовой доблестных воинов Иувентина и Максимина, нельзя не понять того впечатления, что он сам когда-то участвовал в погребении этих мучеников и сам со множеством других христиан проливал над их обезглавленными трупами горячие слезы [2]. Неистовства Юлиана закончились с его заслуженною гибелью во время персидского похода, когда он, смертельно раненый, в безумной ярости бросал к солнцу комья грязи с своею запекшеюся кровью и в предсмертном издыхании воскликнул: «Ты победил меня, Галилеянин!».

После него престол перешел к Иовиану, который в течение своего короткого царствования старался загладить вред, причиненный христианству его предшественником: он восстановил на воинском знамени имя Христа, освободил церкви от налогов, возвратил епископов из ссылки. Так же действовал и его преемник Валентиниан, и хотя он совершил крупную ошибку, пригласив в соправители себе Валента, которому предоставил восток, но в общем он старался излечить раны, нанесенные христианству царственным вероотступником, и действительно немало сделал в этом отношении, предписав, например, празднование воскресного дня и запретив разные волшебства и ночные жертвоприношения, под предлогом которых язычники совершали всевозможные гнусности и поддерживали в массах народа вражду к христианству.

К этому более спокойному времени Иоанн был уже юношей. При вступлении Валентиниана на престол Иоанну было уже около 18 лет, и из него расцвел прекрасный если не телом, то душой юноша. Материнское сердце Анфусы восторгалось при виде сына, который, как сокровище, охраняемый ею в течение столь многих лет от всяких вредных влияний и опасностей, теперь проявлял все признаки великих дарований. И любящая мать сочла своим долгом дать ему возможность устроиться в мире согласно с его положением и дарованиями. Для успеха на житейском поприще ему необходимо было закончить свое образование каким-нибудь специальным курсом, и она, заметив в нем предрасположение к ораторству и глубокомыслию, предоставила ему возможность поступить в школу знаменитейшего в то время учителя красноречия Ливания. Это был язычник-софист, один из ближайших пособников Юлиана. Подобно ему, он упорно держался язычества и мечтал о возрождении его на новых философских началах. К христианству он относился свысока, и хотя не питал к нему ожесточенной вражды, но не прочь был посмеяться над его странными-де верованиями в какого-то сына плотника. Посетив однажды христианскую школу в Антиохии, находившуюся под руководством весьма набожного и строгого учителя-христианина, Ливаний с иронией спросил последнего: «А что поделывает теперь сын плотника?». На этот кощунственный вопрос учитель серьезно ответил: «Тот, Кого ты насмешливо называешь сыном плотника, в действительности есть Господь и Творец неба и земли. Он, — добавил учитель, — строит теперь погребальные дроги». Вскоре после этого пришло известие о неожиданной смерти Юлиана, и насмешливый ритор не мог не призадуматься над полученным им от христианского учителя ответом. Во всяком случае он не отличался какою-нибудь фанатическою, слепою враждою к христианству, а потому и прохождение курса высшего красноречия у него не было опасным даже для христианских юношей. У него, например, учился св. Василий Великий и даже впоследствии поддерживал переписку с ним.