Жизнь и смерть Бенито Муссолини - [101]

В основе обвинения — действия, направленные на подрыв государства. Мера наказания — смертная казнь, которая была произведена в Вероне утром 11 января 1944 года. За несколько часов до смерти Чиано узнал, что Эдда с помощью маркиза Эмилио Пуччи выехала в Швейцарию. В последнюю ночь в каземате, до перевода в общую камеру смертников, Чиано исповедался у веронского священника и имел встречу с 22-летней блондинкой — немкой-переводчицей (она имела также итальянскую фамилию). Синьорина работала на гестапо, была штатным осведомителем и пришла на «последний контакт» с высшего дозволения и с целью выведать у Чиано, где он прятал свои дневники. Не узнала. Дама эта жива до сих пор, и большое интервью с ней поместил еженедельник «Дженте». Из интервью становилось ясно, что Чиано до последней минуты не верил в то, что приговор останется в силе. Но все прошения о помиловании не были удовлетворены, а последнее просто не дошло до Муссолини, чтобы «не расстраивать дуче и не заставлять его отказывать в очередной раз…»

…Приговоренные умирали по-мужски. Их лица запечатлел на фотопленку мастер Мюллер, а офицер, командовавший взводом расстрела, рассказывал позже, что смертники вели себя достойно. Карло Паречи снял с себя меховое пальто и отдал его солдату. Чиано сострил, обращаясь к старому маршалу: «Займите самое почетное место!» «Не стоит заботиться о протоколе, — ответил де Боно. — В предстоящем путешествии привилегированных мест нет. Высокое положение никакого значения не имеет и преимуществ не дает…» Им завязали глаза и не позволили принимать смерть в лицо. Де Боно воскликнул: «Да здравствует Италия!» Его поддержали и остальные — Карло Паречи, Луччиано Готтарди, Галеаццо Чиано. Джованни Маринелли был без сознания…

Другой обвиняемый — Тулио Чианетти, который утверждал, что всегда был верен дуче, а «черт его не попутал», был приговорен к тридцати годам тюрьмы и от счастья что-то бормотал на суде, кого-то упорно благодарил…

После расстрела в Вероне дуче стремился упоминать о приговоренных только в редких случаях. Хотя в историю вошли его слова: «Если мы начали катать головы в пыли, то делать это надо до конца». Он представил главе полиции синьору Тамбурини список неблагонадежных фашистов, но потом почему-то утратил к ним интерес, сделал вид, что о них забыл, и никто из списка не пошел под спецтрибунал. С января 1944 года Муссолини стал чаще запираться в комнате на вилле Фельтринелли, делал записи, которые до сих пор не найдены, или уединялся в саду, долго играл на скрипке произведения Вагнера, Верди, Бетховена.

Усложнялись и отношения с Берлином, где неожиданно захотели перевода большинства промышленных предприятий, расположенных в долине реки По, за Бреннеро, на германскую территорию. Муссолини с трудом удалось убедить Гитлера в том, что разрушение промышленности на севере Италии противоречило бы интересам самой Германии. Муссолини составил объемное донесение, в котором доказывал, что даже простое перераспределение промышленных предприятий помимо нанесения прямого ущерба итальянской экономике, как в настоящем, так и будущем, что особенно опасно, должно было повлечь за собой миграцию сотен тысяч рабочих. Дуче был решительно против исхода итальянской рабочей силы за рубеж.

Муссолини понимал, что отношения с Германией до войны и после ее начала нарушили традиционные экономические связи Италии, заставили ее переориентировать многие хозяйственные пути. Простая статистика заставляла задумываться и считать: если в период 1931–1935 годов Германия занимала в импорте Италии 15,3 процента, а в экспорте из Италии — 12,8 процента, то в 1937–1939 годах — соответственно 24,3 и 17,4 процента; в 1940–1942 годах — уже 52,7 и 43,5 процента. Индекс промышленного производства начинал резко падать и в 1942 по сравнению с 1938 годом был уже на 11, а в 1943 году — на 31 пункт ниже. А это означало рост безработицы, голод, недовольство фашизмом и самим Муссолини. Ведь фашизм до 25 июля 1943 года уже ассоциировался с режимом — муссолинизмом. Казалось бы, милитаризация экономики, подготовка к войне и тем более сама война регулирует и организует рынок рабочей силы, армия поглощает массы безработных. Но эта логика в Италии 1942–1945 годов оказалась верной лишь в малой своей части. Все повалилось с 1943 года, и развал экономики шел не только вместе с крахом муссолинизма, но и обгонял его по своим темпам. В сентябре 1941 года в Италии были введены карточки на основные виды продовольственных товаров. Вскоре дневная норма хлеба стала 200 граммов, месячная норма мяса — 400 граммов, сахара — 500 граммов, оливкового масла — 100 граммов. Индекс цен к 1942 году вырос на 163 процента. А война только началась. Обесценение лиры, которое сам Муссолини называл «дорогой к пропасти», шло быстрыми темпами (в обороте за два года — 1941–1942 — денежная масса возросла более чем в пять раз и составляла 156 300 млн. лир). Отправка итальянских рабочих в Германию латала дыры в гитлеровской промышленности и разрушительно действовала по отношению к экономике в Италии.

Как-то Наполеон — идеал Муссолини сказал: «Духовная сила относится к физической как три к одному». В условиях Италии и Второй мировой войны эта пропорция резко возросла в пользу моральных, духовных качеств, а они, эти качества, стремительно и бесповоротно летели вниз. И Муссолини это понимал, как бы высоко в воздух ни подбрасывали его солдаты из батальона «Сан-Марко», вернувшиеся после прохождения стажировки в Германии в 1944 году. Моральный дух был низок. Из России разбитые части АРМИР, или то, что от них осталось, весной 1943 года были отозваны на родину. В Северной Африке, в Ливии итальянская армия потеряла убитыми и ранеными свыше половины своего личного состава. Фашистский режим Муссолини трещал по швам вместе с моральным духом фашизма. В ночь с 9 на 10 июля 1943 года союзники по антигитлеровской коалиции высадили десант в Сицилии. 160 тысячам бойцов англо-американского десанта противостояли 300 тысяч солдат итальянских войск. И что же? Поражение обороняющихся при таком соотношении сил теоретически считалось невозможным, но оно произошло.