Жизнь и шахматы. Моя автобиография - [21]

– Мы еще не ушли, потому что пили пиво в баре. Решили еще раз спросить, сможете ли вы довезти Карпова до дома? – А надо сказать, что Токио – довольно сложный в плане ориентации город и найти нужный адрес бывает совсем не просто. Говорил Миша просто, без всяких затей, не выказывая никакого удивления по поводу нашей компании. Стало очевидным, что Фишера он не узнал. Поняв это, Кампоманес вскочил из-за стола и, загораживая Бобби от последующих взглядов журналиста, стал оттеснять Мишу к выходу, приговаривая, будто бабушка, что увещевает внука-безобразника:

– Довезем-довезем, сказали же – довезем. Что вы как маленькие? Никуда ваш Карпов не денется.

Неожиданная встреча с Фишером получилась на удивление простой и легкой. Бобби с удовольствием общался и не отказывался от возможности в будущем все же встретиться за игровым столом. Мы, на радость Кампоманеса, кажется, даже договорились до чего-то вполне определенного. Когда пришло время прощаться, Мацумото попросил сфотографировать нас для семейного альбома. Я, не почувствовав никакого подвоха, да и как можно было ожидать его от главы Шахматной федерации Японии, согласился. Как ни странно, Фишер, который терпеть не мог, когда его снимали, тоже не высказал возражений. Мацумото щелкнул камерой, и мы думать забыли о фотографии.

На следующий день я вернулся в Москву и обнаружил, что и весь город, и вся страна, и весь мир гудит возмущенным ульем, растревоженный поступком Корчного. Я старался не думать об этом, занимал себя мыслями о возможном матче с Фишером. Я прекрасно понимал, что вопрос о возможности такой встречи будет решаться не в Спортивном комитете, а где-то наверху. Возможно, не самим Брежневым, но кем-то из его заместителей. Я хотел обратиться к секретарю ЦК КПСС Владимиру Ивановичу Долгих, с которым мы очень тепло общались. Долгих был приятным человеком и хорошим шахматистом. Но его не было в Москве, не оказалось в Москве и Брежнева, и других секретарей, кроме Суслова. Конец июля – все в отпусках. Понимая, что разговаривать с Сусловом об идее матча с Фишером бесполезно, он такую встречу не поддержал бы никогда и ни за что, я пошел на прием к Ивонину – заместителю министра спорта – и в общих чертах рассказал о том, что Кампоманес снова горит желанием организовать мой матч с Фишером. Я говорил о том, что от Фишера получено предварительное согласие, говорил, что сам заинтересован в турнире, чтобы все же одолеть противника за доской, умолчал я лишь о том, что все эти договоренности осуществились при личной встрече. В Токио мы единогласно решили, что сначала мне лучше заручиться благосклонным отношением к возможному матчу в верхах, а потом уже обнародовать всю информацию о разговоре в Японии. Кроме того, я был уверен, что докладывать об этом и вести переговоры в ЦК об игре с Фишером я должен лично и никак иначе. Если передать важное дело в чужие руки, можно ничего не добиться. Поэтому всей правды я Ивонину не открыл, за что жестоко поплатился.

Назавтра я уехал во Владимир выступать на тракторном заводе, и прямо со сцены меня в срочном порядке вызывают к телефону. На другом конце провода растерянный замминистра сообщает:

– Анатолий Евгеньевич, тут «Франс Пресс» фотографию одну опубликовало. Вы там на ней вместе с Фишером.

Ошарашенно молчу, понимая, что история про семейный альбом Мацумото – фикция чистой воды и японец на этом снимке заработал хорошие деньги. Успеваю подумать о том, что было бы намного лучше, если бы снимок был продан и опубликован сразу же. Тогда я ничего не стал бы скрывать и избежал бы обвинения в преднамеренном сокрытии факта встречи, которое теперь угрожающе нависло надо мной. Все это проносится в голове буквально в считаные секунды, Ивонин между тем продолжает говорить:

– Мне Суслов звонил, интересовался снимком, спрашивал, где и когда вы с Фишером встречались. Но я ответил, что никакой встречи не было, иначе вы поставили бы меня в известность. Заверил его, что все это выдумки Запада на фоне ситуации с Корчным.

На несколько секунд задерживаю дыхание и прыгаю в пропасть:

– Виктор Андреевич, это не выдумки. Встреча была.

Паузу Ивонин держал слишком долго, потом спросил:

– И что прикажете сказать Суслову?

– Скажите правду. Я не поставил вас в известность. А встреча была, и разговаривали мы о моем возможном матче с Фишером.

– Но вы же понимаете: если я так скажу, то последствия для вас могут быть очень серьезными.

– Понимаю, Виктор Андреевич, но тянуть вас за собой в братскую могилу не собираюсь, так что говорите как есть.

И с этого дня началась настоящая травля. Передо мной, как по мановению палочки, закрылись все двери, перестали принимать не то что на высоком уровне, а просто слушать где-либо и приглашать куда-либо. Чтобы как-то успокоиться, отвлечься от ситуации и поправить здоровье, которое не могло не пошатнуться в такой ситуации, я уехал в крымский санаторий «Ай-Даниль». Отдых пошел мне на пользу. В санатории собралась замечательная компания. Я познакомился со Станиславом Ростоцким, с которым потом мы дружили семьями. Море, солнце, прогулки, беседы – все это помогало хотя бы на какое-то время выкинуть из головы тяжелые мысли.