Жизнь - это судьба - [53]

— Вики, необходимо известить вашего мужа.

К своему удивлению, я заметила на ее лице ласковую, материнскую улыбку. Я постаралась тоже улыбнуться и заверить, что непременно извещу Коннора. Начальница прочла его письмо и тем не менее считала, что ему следует рассказать о ребенке. О ребенке, которого он совсем не желает и о котором я ничего не знала... Причем, несмотря на то, что она так же, как и я, нашла поведение Коннора непонятным, начальница почему-то все-таки вообразила, что ребенок вновь соединит нас! Она продолжала говорить — и, видимо, вполне разумно — о том, что мне необходимо сделать, чтобы хотя бы ради ребенка вновь наладить нашу семейную жизнь. Я слушала и молчала; да и что было говорить, когда начальница явно не понимала истинного положения вещей.

Во мне нарастало отчаяние, ведь я теряла единственного друга, которому могла доверить свои самые сокровенные мысли. Начальница была единственным человеком, которому я пыталась объяснить поведение Коннора, и она меня, увы, не поняла. Возможно ли, чтобы кто-нибудь его вообще понял?

— Итак, Вики, дорогая, мне пора.

Сквозь слезы я видела, как начальница поднялась и стояла рядом с кроватью, улыбаясь и протягивая руку, которую я машинально и вяло пожала.

— Не переживайте, — сказала она, — и постарайтесь не волноваться.

Кое-как я изобразила на лице нечто похожее на улыбку.

— Не стану, — заверила я ее, греша против истины. — Больше не буду.

— Если вы любите мужа, то для вас, Вики, наступил момент величайшего счастья. И для него, когда он узнает. Возможно, именно этого ему и не хватало.

Неужели она забыла, спрашивала я себя, впервые за все время знакомства и совместной работы возмущаясь выражением спокойной безмятежности на ее лице, неужели она забыла обстоятельства нашей женитьбы и все, что я рассказывала ей о нашей семейной жизни с Коннором?

Слушая самоуверенные и безапелляционные суждения начальницы, я поняла, что, оценивая ее достоинства, я порядком ошибалась.

— Знаете ли, некоторые мужчины взрослеют слишком долго. Мне кажется, ваш Коннор принадлежит к такому типу людей. Он женился на вас, а потом испугался ответственности. Не падайте духом, Вики, постарайтесь быть великодушной и дайте ему еще один шанс. Теперь вы просто обязаны это сделать. Ребенок ведь и его, и ваш, не забывайте этого. Напишите ему уже сегодня — сразу же после моего ухода — и сообщите эту новость. Напишите, что возвращаетесь к нему. Сделайте это, как бы вам ни было горько, ради меня хотя бы, если не ради него, я прошу вас. Хорошо, Вики?

Я пробормотала что-то похожее на согласие. Она наклонилась, и я почувствовала, как ее губы слегка коснулись моей щеки.

— Мы еще увидимся до вашего отплытия, — пообещала она. — Спокойной ночи, Вики.

Она ушла, а я, оставшись одна, долго лежала с закрытыми глазами. Мысли мои путались, я никак не могла сосредоточиться на чем-то конкретном и была рада, что мне никто не мешает. Я не имела ни малейшего желания следовать совету начальницы и писать Коннору, а отсутствие у меня бумаги и других письменных принадлежностей служило мне удобным оправданием. Разумеется, можно было бы без особого труда нажать на кнопку звонка в изголовье и попросить принести все необходимое, но я и пальцем не шевельнула. Единственное узкое окно палаты выходило на мощеный двор, и я наблюдала за тем, как угасает день и надвигается вечер. На Востоке это происходит очень быстро: внезапно исчезает свет и становится совсем темно. Сумерек там не бывает. Через некоторое время я, скорее по привычке, включила настольную лампу, стоявшую на тумбочке возле кровати. Но что-то случилось с электроснабжением, так как, вспыхнув тускло несколько раз, лампочка потухла. Я лежала в темноте, без мыслей и желаний, пока санитар не внес масляную лампу и ужин на подносе.

Он пристроил поднос у меня на коленях, и я поблагодарила его, но как только он ушел, я переставила поднос на тумбочку и забыла о нем.

Немного погодя в палату вошел в сопровождении медсестры майор Ли. Он молча сменил повязку. Сестра в это время держала ножницы, хирургические щипцы и другие необходимые предметы и весело щебетала, будто стараясь возместить неразговорчивость майора. Из вежливости я изредка отвечала на ее реплики, но с облегчением вздохнула, когда она ушла. Майор же, против обыкновения, уселся на стул около кровати и предложил сигарету.

— Как я вижу, — проговорил он, указывая на поднос, — вы не прикоснулись к ужину. Он вам не понравился?

— Нет, — призналась я, отказываясь от сигареты. — Боюсь, что так.

— Жаль. Вы даже не отведали напитка, который я специально приготовил для вас. Это шотландское виски из личных, тщательно оберегаемых запасов.

— Просто не заметила, — созналась я. Майор взял стакан и втиснул его мне в руку.

— Вы даже не потрудились взглянуть, мое дитя. Выпейте, оно вам полезно.

Подождав, пока я сделаю глоток виски, так заботливо приготовленного им, он затем нарочито безразличным тоном осведомился, известила ли начальница меня о моем состоянии. Я подтвердила, избегая его пристального взгляда, и он хмыкнул.

— Что вы думаете на этот счет? А? Не боитесь?