Жизнь - это судьба - [42]

Поблагодарив его, я с конвертом направилась в администрацию лагеря, чтобы проверить майора Рассела Скотта по имеющейся там картотеке. И здесь, когда я перебирала карточки, случилось совершенно непредвиденное, такое можно встретить разве что в книгах — в канцелярию вошел отец Дженис.

Он назвал себя дежурному офицеру, и я, слушая его, не сразу осознала значение произнесенных им слов. Тут офицер взглянул на меня, и лицо у него расплылось в удивленно-радостной улыбке.

— Не об этом ли офицере вы спрашивали меня, сударыня? О майоре Расселе Скотте из пятой австралийской дивизии?

— Да, — ответила я, запинаясь, — спрашивала.

Затем я подошла к Расселу и протянула ему руку. Майор пожал ее, смущенно разглядывая незнакомую молодую женщину. Он был так похож на свою дочь, что я нисколько не сомневалась: передо мной именно тот человек, за кого он себя выдает, хотя, конечно, Дженис обнаружит в его облике определенные перемены, незаметные для меня. Как все военнопленные, отец Дженис был худой как щепка, страдал от тропических язв на руках и ногах и от хронического недоедания. Но он стоял передо мной живой, а бедняжка Дженис, начавшая розыски несколько недель тому назад еще в Сиднее, считала его мертвым. Я сумела кое-как, с пятого на десятое, объяснить ему, кто я такая и почему старалась обнаружить его следы, но когда я упомянула имя Дженис, выражение смущения на его лице сменилось крайним изумлением.

— Дженис здесь? Здесь, в лагере? Вы что-то путаете, это просто невозможно!

Я взяла его за руку, опасаясь, что, потрясенный моим сообщением, он упадет в обморок. Дежурный офицер пододвинул стул, и майор, поблагодарив, сел.

— Объясните, пожалуйста, ради Бога: каким образом моя дочь попала сюда и чем она здесь занимается.

Я постаралась выполнить его просьбу, и, пока я рассказывала, он крепко сжимал мою руку. Его пальцы, несмотря на зной снаружи и духоту в палатке, были холодны как лед.

— Когда я покинул Сидней, — произнес он глухим голосом, — Дженис была ребенком, ходила еще в школу. А теперь вы говорите мне, что она служит в вашем отряде. Трудно поверить.

— Как хотите, сэр, но это правда, — заверила я.

— А она сможет добиться увольнения из армии? — спросил он с тревогой. — Меня, наверное, скоро отправят на родину, и мне, разумеется, хотелось бы, чтобы она уехала со мной. Не понимаю, о чем думала мать, отпуская ее на военную службу, — какое-то сумасбродство. Но, — улыбнулся майор, — по правде сказать, я очень горжусь своей дочерью.

Расчувствовавшись, он не смог продолжать и отвернулся.

Я ждала, не зная, что сказать. Кто-то принес горячего чая, и майор, обрадовавшись, стал пить. А в это время в палатку входили другие люди и, называя себя, интересовались у дежурного офицера и его помощников письмами от родственников и знакомых.

Через некоторое время майор поставил пустую чашку на стол.

— Не проведете ли вы меня к дочери? — попросил он меня несколько неуверенно. — Хотелось бы повидаться с ней, по-моему, я уже достаточно пришел в себя и в состоянии встретиться с ней.

Я рассказала, что произошло с Дженис, и он понимающе кивнул.

— Быть может, лучше, если вы предварительно подготовите ее к моему приходу. Вероятно, для нее будет таким же потрясением весть о том, что я жив, каким явилось для меня ваше сообщение о ее пребывании здесь.

Он несколько неуверенно поднялся, собрался с силами и, опираясь на мою руку, вышел из палатки.

По дороге он расспрашивал меня о магазине, о нашей деятельности в лагере. Я, как смогла, удовлетворила его любопытство, и он, глубоко вздохнув, заметил:

— И вам позволили приехать сюда?

— Да. Правда, комендант лагеря был против нашего появления здесь: он опасался возможных неприятностей из-за женского персонала. Но пока все обошлось. У меня сложилось впечатление, что бывшие военнопленные рады просто поговорить с нами.

— Я, например, даже очень рад, — произнес майор проникновенно. — Думаю, что смог бы беседовать так, как с вами, только с английской женщиной. Слава Богу, что вы сюда приехали, и, слава Богу, что с вами вместе приехала моя маленькая Дженис. Я, не моргнув глазом, застрелю любого, кто вздумает причинить вам неприятности.

— Очень надеюсь, — рассмеялась я, — что у вас, сэр, не будет повода выполнить свою угрозу. А теперь я пойду и сообщу Дженис о вас. Подождите, пожалуйста, здесь: я вынесу вам что-нибудь, и вы сможете посидеть.

— Вот она, цивилизация, — произнес он, посмеиваясь, когда я вынесла ему старый ящик, который мы использовали вместо табуретки. — Весьма удобное кресло, в котором я могу уютно расположиться.

Оставив его, я направилась к палатке Генри. Дженис по-прежнему спала, но тут же проснулась, когда я ее слегка потормошила. Генри преподнес ей новость деликатнее любой женщины, а Дженис только непонимающе переводила глаза с одного на другого, не в силах сразу, спросонья, уяснить смысл его слов.

— Вы хотите сказать, что он жив? Значит, он... он не умер? Мой отец сейчас здесь?

Мы в один голос подтвердили это. С глаз Дженис медленно сползла пелена сна, и в них отразилось крайнее изумление.

— О Вики, — прошептала она, прижимаясь ко мне, — скажи Мин Тхин, что я очень виновата. Сама не знаю, что я там наговорила сегодня утром, когда я... когда мы...