Жизнь экспромтом - [63]

ГЛАВА 23

— Я себя чувствую совершенно дерьмово. — Лениво подняв на макушку темные очки, Рита посмотрела на себя в зеркало заднего обзора. Оттуда на нее глянула пара заплывших, налитых кровью глаз. — И выгляжу, как последнее дерьмо. — Охая и вздыхая, она снова опустила свои очки и откинулась на сиденье своей «Жар-птицы».

Фрэнки полулежала рядом с ней на пассажирском сиденье, спинка которого была опущена до максимального уровня, и попыталась — правда, без всякого успеха — проигнорировать, забыть про свою пульсирующую головную боль. Она чуть-чуть приоткрыла глаза, и ослепительно яркий солнечный свет, исполненный поутру особенно зловредного ультрафиолета, тут же ударил ей в глаза и едва не ослепил. Не спасали даже темные очки.

— Со мной то же самое, — проворчала она, снова зажмуриваясь как можно крепче и нахлобучивая на лицо козырек своей бейсболки.

Это было утро после той самой бурно проведенной ночи, и они стояли в пробке посередине бульвара Заходящего Солнца — и все благодаря Рите, которую с утра осенила свежая идея поехать в Малибу. Через два часа эта идея уже не казалась им обоим такой свежей. Они плохо рассчитали время и угодили в самый час пик, что автоматически означало, что, вместо того чтобы валяться на пляже, загорать, слушать прибой и вдыхать в себя полные легкие насыщенного озоном морского воздуха, они, как приклеенные, торчали перед светофором около Архивной башни, потели алкоголем во временно превращенной в сауну машине, слушали звуки автомобильных гудков и вдыхали выхлопные газы. Похмелье нависало над ними темной тучей, в которой, как фурии, носились хищные вороны и периодически вонзали в них с высоты свои острые когти.

Фрэнки увидела, что красная стрелка на шкале давления воды в радиаторе машины приближается к самой верхней отметке. Это значило, что каждую минуту машина может перегреться, а при такой жаре и при отсутствии внутреннего кондиционера также означало, что то же самое незамедлительно произойдет и с ними. Она открыла пятилитровую бутылку с водой, предназначенной для радиатора, и жадно вылила в себя едва ли не половину из нее, пытаясь утолить свою нестерпимую похмельную жажду. Она чувствовала себя ужасно. Слишком много алкоголя, слишком мало сна. Она понятия не имела о том, когда вернулась вчера домой. Все, что она могла вспомнить, это то, как она ушла с танцплощадки и увидела Риту, распростертую на барной стойке рядом с ведерком со льдом и пустой, непомерно большой бутылкой шампанского. Вокруг нее, как грифы, столпились мужчины, с полдюжины, как минимум. Она решила, что лучше сейчас же увезти подругу домой, пока кто-нибудь из мужчин не сделал это вместо нее. То есть на самом деле все это было не совсем правдой. Она могла вспомнить еще кое-что — или, вернее, кое-кого. Она помнила Рилли.

Как фотоснимок, перед ее мысленным взором блеснула картина их вчерашних танцев, и в ней тут же словно открылись невидимые шлюзы паники, вины, замешательства, возбуждения. Она не могла в точности вспомнить, что же все-таки тогда произошло. Или, вернее, не могла сложить вместе все детали. Текила и шампанское сыграли с ней злую шутку, затуманили мозги, выветрили представление о времени, стерли из памяти слова. Часть ее внутреннего я испытывала даже некоторую благодарность. Слава богу, что она не помнит некоторых особенно пикантных эпизодов. Все это было настолько унизительно, если вспомнить, как она вешалась ему на шею, обнималась с ним в медленном танце перед лицом всего Ковбойского дворца. Когда она проснулась сегодня утром, то в ее голове пронеслись целые вихри беспорядочных образов и некоторые обрывки их разговоров. Кстати, ничего особенного, все вполне прилично. Она даже почувствовала некоторое облегчение. Но по мере того как завеса памяти приподнималась все выше и выше, она поняла, что вчерашняя ночь поставила ее перед лицом двух проблем: перед страшным похмельем и перед клубком весьма противоречивых эмоций.

Все это было совершенно запутанно. Она просто не знала, что и подумать, как переварить все случившееся. Может быть, между ними, помимо слов, произошло нечто серьезное? Но они не трахались, теперь она это наконец ясно вспомнила, но, с другой стороны, она точно так же ясно вспомнила, что они этого очень хотели. Это открытие привело ее в крайнее возбуждение. Значит ли это, что она внезапно влюбилась в Рилли? Или это был классический случай алкогольного синдрома, куража, тоски по Хью и желания любви? В конце концов, столько времени прошло с тех пор, как она в последний раз целовала мужчину, неважно, с сексом или без секса, кто посмеет ее обвинить в том, что ей захотелось немного пообниматься? Даже если она это делала не с тем мужчиной. А Рилли, безусловно, был для нее не тем мужчиной. Она хотела быть только с Хью. Хотела, чтобы ее обнимал только Хью. Целовал ее только Хью. Теперь ей стало ясно, что в прошлую ночь она просто напилась. От одиночества. От отчаяния. И на самом деле ей нравится только Хью, всегда Хью, и никто кроме Хью. И никакого Рилли она знать не знает, и он ей не нравится абсолютно, решительно, на сто процентов, бесповоротно.