Жизнь Чезаре Борджиа. Суд герцога - [2]

Последний, по выражению Рене де Марикура, «не привел никаких доказательств преступных деяний Борджа, и зато в полной мере продемонстрировал на них силу своей непревзойденно грязной фантазии, насыщенной реминисценциями из времен Тиберия, Нерона и Гелиогабала[3].

Многие обвинения, выдвигавшиеся против Борджа были впоследствии документально подтверждены, самые страшные и знаменитые преступления — убийства и грабежи, нарушения клятв и кровосмешение — остались недоказанными. И тем не менее уже не первое столетье сама мысль о необходимости доказательства преступлений кажется совершенно нелепой, когда речь идет об этой семье. Чем сенсационнее выглядит очередной сюжет, выданный за исторически достоверное сообщение, тем с большим восторгом хватаются за него оборотистые романисты и историки-популяризаторы. Обычно никто них не утруждает себя проверкой имеющейся версии, ограничиваясь в лучшем случае оговоркой, что «многие детали еще ждут уточнения в будущем, однако в целом вина Борджа в описанных событиях не подлежит сомнению».

Исследователь, задумавший провести беспристрастное изучение предмета, неминуемо оказывается в невыгодном положении. Ему трудно рассчитывать на доверие читателей — слишком непохожим оказывается истинное лицо его героя на вымышленное, но привычное представление о нем.

Чезаре Борджа вовсе не был ангелом, однако образ этого человека — холодного эгоиста и умелого политика, храброго воина и прекрасного организатора — очень далек от образа опереточного злодея, утвердившегося в литературе.

Всегда бывает полезно проследить истоки того или иного мнения, и в вопросах новейшей истории это обычно не так уж трудно. Другое дело — события, отделенные от нас четырьмя с половиной столетиями. Мы уже упомянули, что первые версии жизнеописания рода Борджа появились в XVI веке, и обстоятельства их создания не способствовали беспристрастности авторов. Затем, уже в XVIII веке, с легкой руки законодателя интеллектуальных мод тогдашней Европы Вольтера появился определенный штамп, перекочевавший в литературу XIX века и вполне устроивший великих романистов — Виктора Гюго и Александра Дюма.

Глупо было бы пытаться умалить заслуженную славу двух крупнейших французских писателей первой половины прошлого столетия, но многочисленные анахронизмы, неточности и просто голословные утверждения, щедро рассыпанные на их страницах, посвященных Борджа, — это факт. Тем большее удивление вызывают ссылки Гюго на историков прошлых времен, из чьих трудов он якобы почерпнул материалы для своей знаменитой трагедии «Лукреция Борджа». Скептикам, которые усомнятся в правдивости его повествования, он рекомендует прочесть книгу Томмазо Томмази и «Дневник» Бурхарда. Последний из названных источников несомненно заслуживает всяческого внимания: записи ватиканского церемониймейстера охватывают почти четверть века — с 1483-го по 1506 год, сделаны очевидцем, а нередко и участником описываемых событий и весьма подробны. Но ознакомление с «Дневником» приводит к удивительному выводу: Гюго явно не читал Бурхарда, хотя и старается прикрыться его авторитетом.

В противном случае, вероятно, автор «Отверженных» не стал бы ссылаться на «Дневник» для подтверждения исторической достоверности «Лукреции Борджа» — ведь события в изложении Бурхарда не имеют почти ничего общего, исключая имена действующих лиц, с той кровавой эпопеей, что предстала в XIX веке глазам французских читателей.

Несколько иначе обстоит дело с Александром Дюма. Упрека в научной недобросовестности он не заслужил, хотя глава «Борджа» в книге «Знаменитые злодеяния» также возводит напраслину на Александра VI и его сына Чезаре. Великий романист был попросту введен в заблуждение одним из своих предшественников.

Семнадцатый век подарил миру много писателей; среди них — ныне забытый, а тогда весьма популярный Грегорио Лети, писавший под псевдонимом Томмазо Томмази. Став кальвинистом, он покинул Италию и, как часто бывает, с жаром новообращенного принялся обличать недостатки и пороки своей прежней религии и римского духовенства.

Его «Жизнь герцога Валентино» имела большой успех, и вскоре появился ее французский перевод, который быстро разошелся и стал чем-то вроде учебного пособия для всех позднейших писателей, обращавшихся к той же теме, в том числе и для Александра Дюма. Что же касается осведомленности Томмази о роде Борджа, то она не превосходила уровня, обычного для образованных людей того времени, да и сам автор не старался выдать свой роман за историческое исследование. К сожалению, впоследствии это как-то забылось.

Но ведь есть еще один автор, писавший о Борджа, очевидец и активный участник политической жизни Италии конца XV — начала XVI века, а кроме того — один из умнейших людей своего времени, чья слава пережила столетия.

Современники не считали его особо крупной фигурой, но теперь он известен куда больше многих коронованных особ, когда-то взиравших свысока на скромного, хотя и довольно влиятельного Никколо Макиавелли, секретаря Совета флорентийской Синьории.

Знаменитая книга Макиавелли, навсегда обессмертившая его имя — «Государь», — предназначалась в качестве руководства для не отличавшегося умом и решительностью Джулиано Медичи