Живым не верится, что живы... - [3]

Статьи Эренбурга не были журналистикой — какие бы заслуженные им самые высокие оценочные определения я не поставил бы перед словом «журналистика» — все это будет неточно. То, что он писал тогда, было неотъемлемой частью великой народной войны против фашизма, он выражал чувства и мысли людей, сражающихся с захватчиками, их веру в победу, был их голосом.

Об этом говорят все работавшие рядом с ним, печатавшиеся в одной с ним газете, коллеги — писатели и журналисты. Алексей Сурков: «Мне посчастливилось на протяжении трех военных лет работать рядом с Эренбургом в дружном, спаянном общим патриотическим порывом коллективе работников центральной военной газеты „Красная звезда“. Этот коллектив включал в себя и Симонова, и Павленко, и писавшего из блокадного Ленинграда Тихонова, и Габриловича, и целую плеяду талантливых военных журналистов. Эренбург был среди нас самым старшим по возрасту, литературному и жизненному опыту. Ему уже тогда перевалило за пятьдесят. Но никто из нас, работавших беззаветно и самозабвенно, кроме разве молодого Симонова, не мог сравниться по неиссякаемой энергии с этим старым „газетным волком“».

А вот свидетельство военной поры — сорок четвертого года — этого «молодого Симонова», которого Сурков поставил вслед за Эренбургом:

«Мне рассказывали люди, заслуживающие полного доверия, что в одном из больших объединенных партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа:

„Газеты после прочтения употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга“.

Это поистине самая короткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о которой я когда-либо слышал.

Когда думаешь об Эренбурге, хочется прежде всего сказать о нем просто, что он принят на вооружение нашей армии, и хотя это сравнение, конечно, не мне первому пришло в голову, — хочется повторить его, потому что оно предельно точно. Именно принят на вооружение».

И еще одно место из тех давних воспоминаний Симонова: «Прошлой осенью мне пришлось ездить вместе с Эренбургом на Центральный фронт. По грязным, изрытым воронками фронтовым дорогам, на забрызганном грязью „виллисе“ ехал по прифронтовой полосе немолодой, предельно штатский человек в мешковатом коричневом пальто, в меховой штатской шапке и с сигарой во рту. Он неторопливо ходил по передовым позициям, несколько сутулясь, разговаривая тихим голосом и ни на секунду не стараясь скрывать того обстоятельства, что он глубоко штатский человек. Но этот штатский человек был принят в армии как воин, и, если опросить всех, кто воевал в эти дни на этом фронте — от генерала и до последнего обозника, трусившего по дороге на своей одноколке, — я уверен, что там не нашлось бы ни одного человека, который бы не знал и не читал Эренбурга».

Люди военные, как правило, когда речь идет о сражениях, стараются пользоваться определениями взвешенными и точными, и когда маршал Баграмян пишет: «Перо Эренбурга воистину было действеннее автомата», — это не комплимент, а деловая оценка боевой мощи публицистики Эренбурга. И такого рода отзывов об Эренбурге известных военачальников великое множество — назову маршала Говорова, генералов Батова и Черняховского, адмирала Исакова. Но, быть может, не менее важен тот авторитет, которым пользовались статьи Эренбурга в «низах» армии, у бойцов и офицеров. Виктор Некрасов вспоминал, как слушали его солдаты статьи Эренбурга во время сталинградской битвы. Еще одно свидетельство — Сергея Наровчатова, во время войны он был армейским журналистом: «Его статьи читались сразу же после сводки Информбюро, а то и раньше, поскольку сводку узнавали еще до „Красной звезды“, из дивизионной и армейской печати. Эренбургские статьи, фельетоны, заметки проглатывались залпом». Я уже не говорю о том, с каким волнением они читались в тылу. Знали о них даже дети, школьники. Василий Аксенов рассказывал, что для них, детей военных лет, Эренбург был «неизменным участником войны», «автором грозных, или, как тогда говорили, „разящих“ статей».

О восторженных откликах на статьи Эренбурга выдающихся зарубежных деятелей того времени я не буду говорить — их множество, только упомяну об этом для полноты картины.

И еще одна цитата — не писателя, слава к нему как к одному из самых крупных поэтов второй половины века придет позже. А эти строки принадлежат гвардии майору Борису Слуцкому. В первые дни после конца войны он написал «Заметки о войне». Напечатаны они были только в «перестроечное», бесцензурное время, уже после кончины автора, до этого об их публикации и речи не могло быть, да и сам Слуцкий никогда никому не предлагал их для издания, понимал, что это невозможно. Одна из первых (в сущности первая) глава «Записок» посвящена Эренбургу (Слуцкий еще не был знаком с Эренбургом, позже они познакомятся, их, несмотря на разницу в возрасте, на долгие годы свяжут дружеские отношения). «Идеология воина, фронтовика составляется из нескольких сегментов, четко отграниченных друг от друга, — писал Слуцкий. — Подобно нецементованным кирпичам они держатся вместе только силой тяжести, невозможностью для человека отказаться хотя бы от одного из них… Один из самых тяжелых и остроугольных кирпичей положил Илья Эренбург, газетчик. Его труд может быть сравнен только с трудом коллективов „Правды“ или „Красной звезды“. Он намного выше труда всех остальных наших писателей. Для многих этот кирпич заменил все остальные, всем — мировоззрение, и сколько молодых офицеров назвали бы себя эренбургианцами, знай они закон словообразования… Вред и польза его измеряются большими мерами».