Живые тени - [69]

Человек-олень стер кровь Доннерсмарка со лба и жестом пригласил Джекоба пройти в коридор, из которого он явился, но Джекоб не обратил на него никакого внимания. Он рухнул на колени перед Доннерсмарком и схватился за его сумку на поясе. Да, ведьмина игла была еще при нем. Джекоб воткнул ее в окровавленную руку друга. Такие страшные травмы игла залечить не могла, но, по крайней мере, она зашьет раны. Человек-олень нетерпеливо затрубил. Только голова у него была оленья. Кровь с рогов капала ему на черный фрак.

– Иди, Джекоб! – Вместо голоса Доннерсмарк издал сиплый хрип, оставалось уповать, что игла поддержит в нем жизнь достаточно долго.

Достаточно долго для чего, Джекоб?

Он выпрямился.

Слуга указал на коридор, из которого он пришел.

«Джекоб, черт побери! – Ему показалось, что он слышит возмущение Хануты. – Ну чему я учил тебя насчет Синих Бород? И вы на полном серьезе полагали, что вот так зайдете к нему в дом и похитите его добычу?»

Двери. Около каждой из них Джекоб содрогался: там, за нею, может быть, лежит мертвая Лиска. Но всякий раз, когда он останавливался, слуга-олень принимался угрожающе трубить.

Дверь, к которой он его подвел, была распахнута.

Джекоб еще издали заметил красные стены.

Увидел мертвых на золотых цепях.

А между ними – Лиску.

47. Жизнь и смерть

На секунду мысль, что кровь на рубашке Джекоба – его собственная, привела Лиску в смятение, но потом она заметила окровавленные рога слуги и что Джекоб пришел без Доннерсмарка.

Джекоб скользнул по ней молниеносным взглядом. Он знал, что для них все будет потеряно, если, тревожась за нее, он отвлечется от убийцы, поджидавшего его между подвешенными трупами. Джекоб был безоружен. Сквозь слезы, стоявшие в Лискиных глазах, лицо его казалось расплывшимся. Сквозь слезы бессилия. Сквозь слезы тревоги за него. Лиска не удивилась бы, если бы они потекли у нее по щекам такими же молочными потоками, как кровь сердца, наполнявшая графин Труаклера.

Синяя Борода отделился от кроваво-красной стены. Затерянный в своем доме смерти. Ги. На короткое мгновение к нему возвратилось его имя. Он подошел к Лиске и потрепал по щеке, словно хотел ощутить ее слезы на кончиках пальцев.

– Оставь нас, – обратился он к слуге, все еще стоявшему с окровавленными рогами в дверях.

Человек-олень недоуменно посмотрел на него.

– Я сказал, оставь нас! – Голос Труаклера звучал так спокойно, словно он был властелином времени.

Да так оно и было. Трупы вокруг выкупили время для него.

Слуга склонил рогатую голову. Потом, мешкая, отступил назад и исчез в темном коридоре.

Они остались наедине. С покойницами и их убийцей.

Лиске припомнились те часы, что Джекоб провел рядом с Труаклером в экипаже, доверие, соединившее их, словно закадычных друзей. Следы былого расположения она все еще читала на лице Джекоба. Он любил Труаклера и ненавидел себя за это.

– За прошедшие восемьдесят лет еще никому не удавалось выйти из лабиринта живым. Но я знал, что ты меня не разочаруешь. Последним смельчаком был полицейский из Шамплита.

В память о нем я сохранил его оружие. – Труаклер указал на шпагу, висевшую на стене за покойницами. – Прошу. Уверен, он не стал бы возражать. Насколько я помню, ты предпочитаешь саблю, но это все-таки мой дом, и, полагаю, ты не будешь иметь ничего против того, чтобы оружие назначал я.

Джекоб подошел к шпаге. Он все еще избегал встречаться взглядом с Лиской.

«Да-да, забудь обо мне, – чуть не прошептала она, – забудь обо мне, иначе он убьет тебя, Джекоб».

Она наблюдала, как струйки ее страха бегут по стенкам графина.

Труаклер тоже это заметил.

– Всего только девять? – Джекоб кивнул в сторону вереницы трупов. – Даю голову на отсечение, ты убил гораздо больше девушек, ведь правда?

Он снял шпагу со стены.

– Да. Сюда я привожу лишь самых прекрасных. – Труаклер откинул со лба черные пряди. – Первых я убил во время войны с великанцами. Много лет тому назад. Очень много.

– А имена их ты попросту забываешь, или как? – Джекоб указал чужим клинком на одну из мертвых, на платье которой красовалась брошка в виде красной рубиновой звезды. – Ее имя – Мари Паскé. Внучка знаменитого золотых дел мастера. Я пообещал ее деду прикончить тебя, если мне удастся тебя отыскать.

– И, как правило, слово свое ты держишь, я знаю. – Труаклер улыбался. – Освобождая тебя от терна-душителя, я уже знал, что мы с тобой придем к этой минуте. Недостаток долгожительства. По прошествии каких-нибудь ста лет другие становятся для тебя прозрачными, как стекло. Любая добродетель, любой порок, любая слабость… не что иное, как только череда бесконечных повторений. Любая страсть уже тысячу раз испытана, любая иллюзия уже сотни раз утрачена, любые надежды – сплошное ребячество, любая невинность – лишь так себе: пустяк…

Он поднял шпагу.

– В итоге остается одна смерть. И жажда совершенного удара. Самого близкого к идеалу лика Смерти.

Он так внезапно сделал выпад, что Джекоб, уклоняясь от его шпаги, налетел на одну из мертвых. Страх. Сколько его было в запасе? Покойницы, следившие пустыми глазами за противниками, наверняка знали ответ. Лиска умирала с каждым неловким шагом, с каждым порезом, который наносила Джекобу шпага Труаклера. Труаклер дразнил его. И вынуждал Лиску на все это смотреть. Он намеренно совершал промахи, выманивая Джекоба на свой клинок, черту за чертой намечая ему кровью на коже эскиз смерти, перед тем как начать писать маслом алого цвета. А графин тем временем наполнялся белым страхом и – новой эрой жизни Синей Бороды.