Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - [149]

— Флоренс!

— С меня хватит всей этой чепухи. — Она повернулась на бок и натянула на голову одеяло. — Когда будешь ложиться, погаси свет и выключи радио.

Он собирался что-то сказать, но решил, что это бесполезно. Медленно разделся, погасил свет, выключил радио и лег возле нее. Он изо всех сил старался не обострять отношения.

— Завтра мне предстоит распространять листовки в Ланге. — Он помолчал, ожидая, что она скажет, но она ничего не сказала. — Эндрю обещал мне помочь. Если ты против, я не пойду.

Она легла на живот, отвернув от него лицо.

— Листовки спрятаны под печкой.

— Это меня не касается.

— Я прошу тебя, Флори.

— Мне хочется спать.

— Хорошо, дорогая.

Он попытался просунуть под ее талию руку, но это ему не удалось — она плотно прижалась к матрасу. Тогда он решил спать.

Его разбудил лай соседской собаки. Казалось, он только что задремал, но на светящемся циферблате стрелки показывали час тридцать. Затем послышался громкий стук в дверь. Только бы не проснулись Флоренс и хозяйка! Он встал и та цыпочках вышел в кухню, осторожно, без шума открыл дверь. Три сыщика направили свет своих карманных фонарей ему прямо в лицо.

— Джастин Бейли?

— Да.

Они втолкнули его в кухню и принялись шарить фонариками по стенам, отыскивая выключатель. Первым побуждением Джастина было бежать, то потом он передумал и успокоился.

Зажегся свет.

— Что вам нужно?

— Вы арестованы на основании закона «Об общественной безопасности».

— Понимаю, — глухо сказал он.

Ему угрожают месяцы тюремного заключения. Грязные, кишащие блохами камеры. Нечеловеческие условия, грубое обращение.

— Объявлено чрезвычайное положение?

Сыщики оставили его вопрос без ответа. Один из них прошел в спальню, в то время как двое других остались охранять дверь. Флоренс проснулась и села в кровати.

— Извини меня, Флоренс, — сказал Джастин.

Она ответила ему долгим враждебным взглядом.

Сыщик осматривал гардероб, заглядывал под кровать. Не хватало еще, чтобы эти сволочи учинили обыск в кухне. Флоренс с безразличным видом наблюдала за происходящим.

— Одевайся! — приказал Джастину сыщик.

У Джастина уже был опыт в подобных делах. Он достал толстую джерсовую рубашку и джинсы цвета хаки и, присев на край кровати, стал зашнуровывать ботинки.

— Флори, может, я вернусь нескоро. — Она ничего не ответила. Завязав шнурки, он покорно встал. — До свидания, дорогая. Передай привет Эндрю, до свидания, моя маленькая фройляйн.

Он напнулся, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась. Один из сыщиков усмехнулся.

— Ну, — сказал Джастин, — я готов.

Когда его увели, Флоренс вскочила с постели и бросилась к кухонному окну — убедиться, что сыщики ушли. Затем заглянула под печку. Надо предупредить Эндрю, но где его найти? Эйб, наверно, знает. Надо позвонить Эйбу. Она толкнула дверь в коридор, ведущий на половину хозяйки. Не будешь же в такую рань спрашивать разрешения воспользоваться телефоном! Позвонить, да и только. К счастью, эта проклятая штука в коридоре.

— Хелло! Это вы, Эйб? Говорит Флоренс, Флоренс Бейли. Да, жена Джастина. Насколько мне известно, он виделся с вами и с Эндрю вечером. Я хочу сказать, вчера вечером. Только что были полицейские и забрали его. Он кое-что оставил для Эндрю. Нет, у меня все в порядке. Пожалуйста, предупредите Эндрю. Благодарю. Покойной ночи.

Она повесила трубку и долго стояла в раздумье. Затем медленно вернулась в комнату и повалилась на кровать. Она закурила и долго лежала в темноте с сигаретой. Ее злило, что радиостанция уже закончила свои передачи.

Глава четвертая

Миссис Люсиль Хэнсло обычно спала очень чутко. Во вторник 29 марта она легла рано и спала еще более чутко, чем обычно. На рассвете следующего дня, когда вернулся Эйб, она уже бодрствовала. Последнее время мальчик ведет себя как-то странно. В чем дело, непонятно. Ведь Эйб уже не ребенок, в июне исполнится двадцать девять, а у него до сих пор нет подружки. Впрочем, это только радовало ее. Она боялась даже подумать, что произойдет, если вдруг Эйб перенесет свою привязанность на другую женщину. Как правило, он сидел угрюмый, читал или слушал пластинки и уходил из дому очень редко, обычно лишь на политические собрания. Эти собрания тоже доставляли ей немало тревог. После смерти мужа — вот уже более двадцати лет — у нее в жизни не было ничего, кроме сына. Их осталось двое — Эйб и она. И жила она ради него, ела, спала, дышала только для Эйба. Но почему-то никогда не встречала ответного чувства с его стороны. Казалось, он даже не замечает, как седеет ее голова и слабеет сердце. Бесполезно жаловаться ему на боль в груди, когда спирает дыхание и оно становится прерывистым, а по лицу ручьями бежит пот. Всего этого Эйб не замечал. Жил своей жизнью в мире музыки и книг. Он никогда нигде не бывал с нею, если только она не просила его об этом. И тогда он смотрел на нее как-то странно, словно негодуя на то, что она посягает на его свободу.

— Давай поедем куда-нибудь вдвоем на машине, Эйб, далеко-далеко, вдвоем — ты и я.

— Тебе хочется поехать в какое-нибудь определенное место?

— Нет, просто мне было бы приятно прокатиться.

— Тебе в самом деле очень хочется поехать?