Живун - [127]

Снова кругом завыло и застонало на сотни голосов. Густое месиво снега быстро заносило его, но Няруй, стараясь согреть руки, ни о чем не думал.

Няруй не раз попадал в пургу и не одни сутки пролежал в «куропачьем чуме». Поэтому, когда руки достаточно согрелись, начал подкапываться глубже под куст и очень жалел о своей лопаточке. Отгребал снег руками, сунутыми в рукавицы, сшитые из оленьих камысов. Для удобства присел на одно колено. Теперь он мог сидеть, прислонясь спиной к кусту, занесенному снегом.

Закрыв лицо пустым рукавом малицы, Няруй весь отдался бушующей стихии. Чем скорее занесет его снегом, тем теплее. Ноги, обутые в тобоки[28] с чижами,[29] уже были под снегом.

Вначале он старался ни о чем не думать, но вскоре почувствовал голод, и страшно захотелось курить. Стараясь отогнать эти мысли, он стал думать о другом. Рука, находящаяся за пазухой, лежала на мягких тушках зверей. Это сегодняшняя добыча. Последняя добыча перед большим днем. За ней он и пробирался сюда, навстречу надвигающейся пурге. Два горностая. И почему только два? И ни одного песца на этот раз. Это плохо, очень плохо. Может, зверь уже ушел в другое место? Но он, Омра Няруй, сделал все, чтобы задержать зверя. Он промышляет так, как учил отец. Вспомнил отца, старого Тэмбу Няруя, известного когда-то в тундре охотника. Обучая сына своему мастерству, старый Тэмбу говорил не раз:

— К охоте на песца, на горностая готовься с весны. Много ходи по тундре, много смотри. Каждую нору запомни. Зверят не трогай, мать не трогай. Зима настанет — ценная пушнина будет. Чтобы зверь в другое место не ушел, чтобы маленькие песцы все выросли — корми их. Вороньи яйца собирай, вези в тундру, рыбьи кишки вези в тундру, клади, где надо. Зверь съест, ты опять клади, до самой зимы клади. Тухлый яйца да тухлую рыбу или мясо положишь — совсем хорошо. Зверь издалека почует, сюда придет. Много пушных зверей соберется — никуда не уйдут. Придет зима — поставь капканы, помаленьку всех поймаешь…

А еще отец говорил, строго наказывая:

— Охота начнется, первую добычу никому не показывай, никому не отдавай до самого окончания охоты. Беда, если кто раньше узнает, весь год удачи не будет. Запомни это на всю жизнь.

Давно говорил это покойный отец, а Омра Няруй, уже сам перешедший на пятый десяток, не забыл его советов. Подкормку зверей ежегодно с самой весны ведет. Не было также случая, чтобы проболтался он о первой своей добыче. Какая бы ни была она, он сдавал ее всегда после окончания сезона, в числе последних шкурок, и никто ни разу не узнал, какого-зверя добыл Омра Няруй первым в этом сезоне. Потому, думал Няруй, у него каждый год удача, каждый год он в три-четыре раза перевыполняет свои квартальные планы. В этом году тоже сумел уже сдать семь шкур песца и полтора десятка шкур горностая. Но если сосчитать их стоимость, обязательство пока не выполнил. Отчего же это? Ведь пушнины уже сдал много. «Видно, плохо выполняю советы русского Поньки, приемщика пушнины, — думает Няруй. — Понька каждый раз говорит: „Боритесь за качество, хрящи в ушах да на лапках не оставляйте, обезжиривайте шкуры. Ценность шкурок повысится, заработаете больше денег, быстрее свои обязательства выполните“».

«Верно Понька говорит, а я не всегда так делаю. Последние две шкурки сдал необезжиренными. На лапках нашли хрящи, прирези мяса. Совсем плохую цену дали. Вначале несколько шкур горностаев тоже по низкой цене приняли. Понька говорит, шкурки не так правлены. А теперь как быть? Эти два горностая не выручат. Срок истекает, к тому же пурга, все капканы занесло. Вот и обязательство свое не выполнил. Позор!» — мысленно сказал Няруй и хотел повернуть отяжелевшую голову, но, почувствовав, что весь занесен снегом, снова закрыл глаза, прислушиваясь к неистовому реву пурги.

Няруй невольно вернулся к прерванной мысли. Позор! И в какой день! В день выборов! А если… А если сдать шкурку первой нынешней добычи? И тут же неприятная дрожь пробежала по всему телу, то ли от холода, то ли от мелькнувшей в голове дерзкой мысли.

«Сдать шкуру первой добычи в чужие руки раньше срока? Нарушить завет отца, завет дедов? Лишиться удачи на весь год? А впереди еще целый квартальный план, больший, чем этот! Нет!» — вслух закончил Няруй и, оттого что резко шевельнул всем телом, почувствовал на пылающем лице освежающий снег.

Тяжелыми шагами усталого, обессиленного человека приближался Няруй к поселку. Полная луна висела высоко в бездонном звездном небе и ярко освещала голубоватым светом бескрайнюю снежную тундру. Оставшиеся после пурги снежные заструги, отбрасывая темно-синие тени, были похожи на застывшие в стремительном беге речные волны, какие бывают при ветре, дующем по направлению течения. В чистом от мороза воздухе звонко раздавался свистящий шелест гладких лыж Омры Няруя. Зоркие глаза охотника еще издали заметили белую струйку дыма, весело вьющуюся над родным чумом.

«Жена ждет. Наверно, беспокоится, не случилось ли что-нибудь со мной в пургу, — думает Няруй. — Заботливая жена. Спасибо Советской власти, русской учительнице Ольге Павловне Шубиной. Быть бы Нельве третьей женой кулака Яузы, если бы Ольга Павловна тайно не увезла Нельву из стойбища кулака, а Советская власть не призвала его к порядку».