Живой - [34]

– Товарищи граждане! В нашей Советской Конституции записано: владеть землей имеем право, но паразиты никогда. И в песне, в «Интернационале», об этом поется. Спрашивается: кто я такой? Здесь выступал прокурор и назвал меня тунеядцем, вроде паразита, значит. Я землю пахал, советскую власть строил, воевал на фронте. – Фомич как бы нечаянно провел культей по медалям, и они глухо звякнули. – Инвалидом остался… Всю жизнь на своих галчат спину гну, кормлю их. Как бы там ни шло, а побираться они не ходят по дворам. Так? – спрашивал он, повернувшись к залу.

– Так. А то что же?

– Ноне не больно подадут.

– Это не прежние времена… – неожиданно загалдели в зале.

– Выходит, я не паразит-тунеядец? – спросил опять. Фомич.

– Нищих ноне нет! – выкрикнул женский голос. – Чего зря молоть?

В зале засмеялись, зашикали. Судья позвонил колокольчиком.

– Гражданин Кузькин! Подсудимому не разрешается обращаться с вопросами в зал.

– А мне больше и спрашивать нечего. Люди сказали, кто я такой. Теперь – судите. – Фомич сел.

– Подсудимый Кузькин, вам известно было решение общего колхозного собрания, на котором вас лишили права пользоваться огородом? – спросил судья.

– Нет, товарищ судья.

– Отвечайте: гражданин судья.

– Пусть гражданин… Какая разница, – согласился Фомич.

– Вы были на том общем собрании?

– Не был.

– Садитесь!.. Свидетель Назаркин Матвей Корнеевич!

– Я, гражданин судья! – вскочил из первого ряда Корнеич и вытянул по швам свои огромные кулачищи.

– Надо говорить: товарищ судья.

– Слушаюсь!

– Вы показали, что Кузькин присутствовал на том собрании?

– Так точно! – живо подтвердил Корнеич.

– Слушай, Корнеич! Ты чего это на себя наговариваешь? – набросился на него Фомич. – Ты знаешь, что бывает за ложное показание? Гражданин судья, предупредите его, что за ложное показание два года тюрьмы дают по статье. Я тебя посажу на эту самую скамью! – Фомич указал на свое место.

– Да, за ложное показание дается два года заключения, – строго сказал судья. – Свидетель Назаркин, я предупреждаю вас.

Корнеич часто заморгал глазами и переступил с ноги на ногу, как притомившаяся лошадь.

– Повторяю вопрос… Свидетель Назаркин, был обвиняемый Кузькин на общем колхозном собрании двадцатого сентября прошлого года?

– Да вроде был… – Корнеич виновато поглядел в сторону председателя, но тут же вскинул голову к судье.

– А точнее?

Корнеич покрутил головой, точно хотел вылезти из широкого ворота темной толстовки…

– Да я уж не помню, – наконец произнес он, глядя себе под ноги.

Гузенков выдавил какой-то рычащий звук и сердито посмотрел на Корнеича.

– Садитесь! – сказал судья. – Свидетель Степушкин!

Поднялся с первой скамьи заместитель Гузенкова, седовласый, с бурой, изрытой глубокими морщинами шеей, свистуновский колхозник, вечный заместитель председателя.

– Вы подтверждаете, что Кузькин был на общем колхозном собрании двадцатого сентября?

Степушкин глядел куда-то в потолок, на лбу его появились такие же бурые, как на шее, борозды.

– Кажется, был, – произнес наконец Степушкин.

– Был или нет?

– Да вроде бы…

– Вы что, в прятки с судом играть решили? – Судья повысил голос.

– Не помню. – Степушкин сел.

– Кто извещал Кузькина о решении собрания? – спросил судья, глядя на председателя.

Гузенков ответил, не вставая:

– Бригадир передавал мой приказ.

Встал Пашка Воронин.

– Да, я предупредил Кузькина. Он сидел на лесном складе, как раз под вечер. Я подошел к нему, посидел еще рядом. Потом сказал, чтобы он не сажал картошку на огороде, потому что огород не его, а колхозный.

– Подсудимый Кузькин, было такое предупреждение?

– В точности было! – сказал Фомич.

– Чего ж еще надо? – крикнул Гузенков.

– Но, гражданин судья, дозвольте слово сказать? – обратился к судье Фомич.

– Пожалуйста.

– Воронин почти каждый день меня стращал: то говорил, что меня вышлют. Потом грозился посадить в тюрьму. А потом огород отобрать. Мало ли чего он говорил. Я уж и верить перестал. А ведь решение общего собрания – это же закон. Так я понимаю, гражданин судья?

– Правильно!

– Значит, законное постановление и передавать надо под расписку, документом. Выписать это решение на бумаге, прислать мне. Я бы прочел, расписался. Закон!

– Правильно! Под расписку не вручалось решение собрания Кузькину? – спросил судья Гузенкова.

– Нет, – ответил, краснея, Гузенков.

Теперь все смотрели на него. А Фомич еще и добавил:

– А стращать словами-то у нас мастера…

Когда суд удалился на совещание, Гузенков встал и, тяжело грохая сапогами, ушел из клуба. За ним подался и Пашка Воронин. А Корнеич и Степушкин понуро сидели на опустевшей скамье, боясь оглянуться в зал. Там шумно гомонили, отпуская крепкие шутки в адрес незадачливых свидетелей. Всем было ясно, что Фомич выиграл дело. И когда судья зачитал оправдательный приговор, кто-то крикнул на весь зал:

– Он из воды сухим выйдет! Живой – он и есть живой…

15

В конце июня, только лишь успели колхозы развезти лес от Фомича, как позвонил начальник электростанции:

– Кузькин, не спишь там?

– Гуси не дают. Развели их ноне, как саранчу. Мясопоставки отменили. Вот они и орут от радости на все Прудки.

– Ну, я тебе тихую работу нашел, подальше от гусей. Пойдешь на пристань?