Живой мост - [2]

Шрифт
Интервал

Июньская война 1967 года вызвала к жизни неукротимое стремление палестинцев обрести наконец свою родину. Их драма началась в 1948 году, когда еще до провозглашения государства Израиль еврейские националисты осуществили акт самого настоящего геноцида в арабской деревне Дар уль — Ясин близ Иерусалима. Были убиты 252 жителя этой деревни. Не щадили ни детей, ни стариков. Разбой был учинен с единственной целью — вызвать панику, посеять страх за свое будущее среди палестинских арабов, заставить их бежать в соседние с Палестиной страны. Оборудованные радиоустановками автомашины проезжали через арабские районы, передавая сфабрикованные «обращения» к жителям с призывом «бросать все и спасаться». Цель была достигнута. Почти миллион палестинских арабов покинули свои дома. Их земли, имущество достались появившимся здесь израильским поселенцам.

Трудно в полной мере представить себе трагедию палестинских беженцев, не увидев все собственными глазами. Мне не раз приходилось бывать в их лагерях до 5 июня 1967 года. Тогда за колючей проволокой жили, умирали, рождались сотни тысяч людей. Появилось новое поколение палестинцев, не знавшее Родины. И теперь оно, это новое поколение, взялось за оружие. Цель его борьбы благородна и законна. Считать, что палестинских арабов «не существует» или что «они — только террористы», как это все еще продолжают делать в Тель‑Авиве, — значит заведомо искажать реальное положение на Ближнем Востоке. Они не только существуют, но и стреляют, борются за то, чтобы в конце концов обрести отнятое у них отечество.

Предлагаемый вниманию читателя сборник составлен в основном из рассказов арабских писателей разных арабских стран. Но пишут они об одном: о борьбе за освобождение своей родины, временно захваченной врагом. В их рассказах — горечь людей, чью жизнь исковеркала война. Она до краев наполняет души египтян, сирийцев, иорданцев и палестинцев, рождает ненависть к врагу, ворвавшемуся в их дома и семьи.

О происходящих на Ближнем Востоке событиях мы знали главным образом по сообщениям прессы и радио.

Рассказы непосредственных участников этих событий — арабских и прогрессивных израильских писателей, помещенные в настоящем сборнике, позволят глубже понять драму, которая разыгралась на Ближнем Востоке более двадцати лет назад и продолжается по сей день.

Игорь БЕЛЯЕВ

СУЛЕЙМАН ФАЙЯД

(Египет)

ЖИВОЙ МОСТ

Перевод О. Фроловой

Их было шестьдесят. Запах пота разгоряченных тел мешался с ароматами земли, инжира и еще зеленого ячменя. Они спустились сюда с плоскогорья. Обвешанные ручными гранатами, плотно прижимаясь к земле, они двигались один за другим к расстилавшейся внизу равнине. Добравшись до рощи инжира, они поползли по обширному ячменному полю. Во время коротких передышек их настороженные взгляды впивались в песчаное пространство перед колючей проволокой военного поселения. Оно было освещено, длинные полосы электрического света лежали на земле. Была темная, безлунная ночь, только редкие звезды мерцали на небосводе.

Люди долго ждали, затаившись в ячмене, приглядываясь к спиралям колючей проволоки, к наблюдательной вышке и бойницам в стене, окружавшей поселение. Они прислушивались к незнакомому говору пришельцев, к их странным песням и музыке, женскому смеху и визгу, эхо которых отдавалось среди холмов.

Один из бойцов, осторожно раздвигая колосья, подполз к своему соседу.

— Меня зовут Ахмед! Слышишь? — зашептал он.

— Слышу! А мое имя Атыйя. Что ты хочешь, друг?

— Почему мы не атакуем, пока они веселятся?

— Необходима осторожность. Сейчас их дозорные на наблюдательной вышке и у бойниц. Подождем, пока погаснут огни и все заснут. Тогда уж…

— Тьфу ты, как они раскричались, — перебил Ахмед и добавил: — Поговорим еще шепотом.

— Ты, видно, новичок, — сочувственно заметил Атыйя.

— Да. Я только две недели был в лагере. Хотя эти тренировки можно было бы сократить и до недели, как ты считаешь?

— Ты сириец? — перебил его Атыйя.

— Да, я из Латакии. Окончил университет. Собирался уже получить должность и жениться, но вот пошел добровольцем в армию. Дома у меня осталась красавица невеста, — добавил Ахмед. — Я полюбил ее еще в детстве, когда мы вместе играли. Она на несколько лет моложе меня. Когда мы вместе возвращались домой, я нес ее на плече. У нее золотистые волосы, а глаза голубые как море. Я посватался, когда был на последнем курсе университета. И вот эта война. Ты, наверное, не поверишь, она впервые поцеловала меня, когда я сказал, что ухожу, чтобы сражаться.

— Знакомая история, — мягко заметил Атыйя, — твоя судьба похожа на судьбы многих, кто пришел с нами сюда, в военный лагерь, на передовую, на это ячменное поле. — Атыйя глубоко вздохнул. — Ты чувствуешь запах ячменя, земли? Вспомнилась мне деревня. Много лет я прожил в городе, вдали от нее. Как я сейчас тоскую по родным местам! Но я не жалею, что оставил свою работу и пришел сюда. Я тоже еще не женат и, поверь мне, сейчас благодарю за это небо. Мне кажется, что я останусь в этой земле навеки…

— Ты египтянин? — спросил Ахмед.

— Мой выговор выдает меня. А вот сирийца можно принять за иорданца или за ливанца… — Атыйя рассмеялся и замолчал.


Рекомендуем почитать
Избранное

Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).


Молитвы об украденных

В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.


Рыбка по имени Ваня

«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.


Три версии нас

Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.


Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.