Живое море. В мире безмолвия - [139]

Находясь возле носа НБ-2, я внезапно услышал гулкий звук взрыва. Метнулся к иллюминатору, но лицо Фалько исчезло из него. Моллара тоже нет на месте, и внутри — полный мрак… Сердце сжалось от страха. Неужели взорвался вспомогательный серебряно-цинковый аккумулятор в кабине?

В левом окошке появилось лицо Фалько. И рука. Большой палец указывает вверх — значит, они целы. Выразительной гримасой Фалько дал мне понять, что не может определить, в чем дело. (После Альбер рассказал, что сразу после взрыва он и Моллар одновременно повернулись к вольтметру, потому я и не увидел их в иллюминаторах.) Продолжая немой разговор с Фалько, я вдруг заметил вырывающиеся из обтекателей пузырьки газа. Все ясно: короткое замыкание в наружных никелево-кадмиевых аккумуляторах. Мне не пришлось писать на тарелке, Фалько и так смекнул, что надо делать. Он сбросил «подъемный груз», а я поспешил к поверхности, поглядывая вниз на все более обильные пузыри. Выйдя из воды, я бросился к рычагам Юмбо, марсовый мигом закрепил тали, и я поднял НБ-2 на палубу. «Блюдце» извергало клубы дыма. Матросы выстрелили по аккумуляторам углекислотой из огнетушителей.

— Стойте! — закричал я. — Дайте им сначала выйти!

Фалько и Моллар выскочили из «блюдца», но Альбер тут же, как был, босиком запрыгал по горячей оболочке аппарата, срывая обтекатели. Углекислая пена оказалась бессильной.

— Отойти от аппарата! — скомандовал я. — Опускаю в воду.

НБ-2 снова погрузился в море, и пожар прекратился.

Окружив «ныряющее блюдце», мы мрачно наблюдали, как Папа Флеш снимал с корпуса остатки сгоревшего аккумулятора. Беда серьезная: эти аккумуляторы (новая и очень дорогостоящая конструкция!) играли важную роль. Они были легче свинцовых и считались очень прочными; нас заверили, что короткое замыкание им не страшно. Мы поместили их в наполненные техническим маслом боксы из стеклопластика. Видимо, эти боксы плохо проводили тепло; в итоге нагретое аккумуляторами масло закипело.

Как же быть теперь? Предполагалось, что сразу после испытаний НБ-2 «Калипсо» перейдет в распоряжение профессора-биолога Жака Фореста для работ у островов Зеленого Мыса. Значит, идти во Францию сейчас нельзя. Я решил доставить злополучные боксы в Марсель на самолете. Пострадавшая подводная лодка осталась лежать в трюме, а Симона, Моллар и я вылетели с Гваделупы на родину. За три недели ЦПИ изготовил латунные боксы с отверстиями для выхода газов, и мы привезли их на острова Зеленого Мыса. В кормовом трюме «Калипсо» зажглись лампы; четверо несгибаемых инженеров, трудясь в изнуряющей духоте, установили на НБ-2 новые боксы.

Для испытания на глубине тысячи футов мы избрали Баиа до Инферно (Адская бухта) — один из заливов острова Сантьяго. Знакомые места: впервые я был здесь вскоре после войны. В 1948 году профессор Пикар по моему совету испытывал тут первый батискаф.

Сперва Фалько и Моллар совершили благополучное погружение на мелководье. Потом мы опустили аппарат без людей на 1500 футов. Тоже успешно.

— Теперь можешь идти на тысячу футов, — сказал я Фалько.

Он даже заулыбался от радости. Да и я тоже: наконец-то настала моя очередь занять место в аппарате рядом с ним.

Сберегая электроэнергию, мы погружались за счет силы тяжести. Затем водитель сбросил «спусковый груз» и на глубине 100 футов плавно посадил «ныряющее блюдце» на темно-серый песчаный грунт. Выкачал небольшой избыток водного балласта, включил двигатель, перегнал часть ртутного балласта в носовой бак, чтобы наклонить «блюдце» параллельно откосу, и повел аппарат вниз. Под днищем был стерильный вулканический пепел. Нигде не видно ни одной рыбы.

Двести шестьдесят футов. НБ-2 по собственному почину остановилось и замерло на месте, словно застряло в студне.

— Не подкачивай балласта, — сказал я Альберу. — Мы легли на термоклин — плотный холодный слой. Как только аппарат остынет, он снова пойдет вниз.

Мы надели свитеры.

— Дальше, — напомнил я Фалько, — мы можем полагаться только на себя. Если что, аквалангисты до нас не доберутся.

Он спокойно взглянул на меня. Его наша изоляция ничуть не смущала. Погружение возобновилось. На глубине 360 футов «блюдце» коснулось склона. Водитель тут был ни при чем, НБ-2 почему-то утратило положительную плавучесть и скребло грунт. Альбер и я прислушались, пытаясь определить, в чем причина. Снаружи кто-то икал. Потом будто закипел чайник.

— Опять батареи! — воскликнул Фалько.

— Возвращаемся на поверхность, — сказал я.

Он сбросил «подъемный груз», и «блюдце», опутанное гирляндами газовых пузырьков, оторвалось ото дна. Вольтметр бился в конвульсиях: короткое замыкание. В латунных боксах скопился газ, и они лопнули.

— Гляди, — сказал Фалько, — мы опять погружаемся.

В самом деле, планктон за иллюминатором скользил вверх. Положение критическое.

Но конструкторы предусмотрели и такой случай. Я сорвал печать с аварийного рычага и потянул его, сбрасывая подвешенный под днищем аварийный груз — 450 фунтов. И хотя мы не услышали удара о грунт, и без того было ясно, что груз отделился: «блюдце» наклонилось на 35–40 градусов и стало всплывать. Мы съели по бутерброду с цыпленком, выпили глоток вина.