Живое море. В мире безмолвия - [10]

Я очень восприимчив к глубинному опьянению. Я люблю его и вместе с тем боюсь, как Страшного Суда. Оно поражает все органы чувств и совершенно заглушает инстинкт жизни. Физически сильные люди поддаются ему не так быстро, как неврастеники вроде меня, но им труднее потом взять себя в руки. Люди умственного труда пьянеют легко, зато, одолев опьянение, они быстро приходят в себя. Этот хмель наводит на мысль о пьяных сборищах двадцатых годов, когда наркоманы собирались вместе и вдыхали закись азота.

У глубинного опьянения есть одно счастливое преимущество перед алкоголем: никакого похмелья! Как только вы вышли из опасной зоны, мозг тотчас проясняется, и на следующее утро нет никаких неприятных ощущений. Когда я читаю отчеты о рекордных погружениях, мне всегда хочется спросить чемпиона, сильно ли он опьянел!

Самую потешную историю о воздействии давления рассказал мне сэр Роберт Дэвис, изобретатель первого спасательного аппарата для подводников. Много лет назад под одной рекой прокладывали тоннель, и группа местных деятелей спустилась туда, чтобы отпраздновать сбойку стволов. Они пили шампанское и были весьма разочарованы: ни игры, ни шипучести в вине. А все дело было в давлении, из-за него пузырьки углекислого газа остались растворенными. Когда же отцы города поднялись на поверхность, вино в их желудках зашумело и брызнуло через рот на манишки, только что из ушей не полилось! Одного высокопоставленного чиновника пришлось отправить обратно в тоннель, чтобы подвергнуть рекомпрессии.

Теперь, через десять лет после того, как мы впервые робко проникли в стотридцатифутовую зону, женщины и старики уже при третьем или четвертом погружении достигают этой глубины. Летом на Ривьере неизменно появляется некий мсье Дюбуа, он выдает напрокат акваланги и инструктирует любого, кто пожелает увидеть морское дно. Сотни людей надевают на спину аппараты и смело ныряют в воду. А я вспоминаю, сколько пришлось помучиться Филиппу, Диди и мне, и к чувству гордости при виде снаряжения, которое раздает мсье Дюбуа, примешивается легкая досада.

Глава третья Затонувшие корабли

Вернемся, однако, немного назад. Однажды ночью в ноябре 1942 года мы с Симоной были разбужены в нашей марсельской квартире гулом самолетов, летевших на восток. Я настроил приемник на Женеву: Гитлер нарушил свое слово и занял военно-морскую базу Тулон. Грохот и пламя взрывов возвестили о самоуничтожении французского флота. Голос диктора дрожал, когда он перечислял погибшие корабли, в число которых входили так хорошо знакомые мне «Сюфрен» и «Дюплей». Мы с Симоной плакали у приемника, словно изгнанники, оторванные от дорогих нам людей и кораблей.

На место немцев пришли итальянцы, которые принялись хозяйничать в доках: разрушать и расчищать. Не могу забыть, как они калечили орудия на боевых судах.

Мысль о погибших кораблях не давала нам покоя. Когда мы стали намечать свою программу на следующую весну, Дюма только о них и говорил. Мы решили снять фильм о затонувших судах.

Однако Южная Франция была по-прежнему занята солдатами Муссолини. Итальянцы были начеку; они отказывались дать нам пропуск на выход в море с рыбаками. Тщетно старались мы произвести на них впечатление письмом от Международного комитета по исследованию Средиземноморья, который одно время возглавлял итальянский адмирал Таон ди Равель. Стоило нам заплыть за пределы зоны, отведенной для купальщиков, как посты открывали огонь, причем я так и не мог понять, делалось ли это по злобе или просто так, для забавы.

Потом итальянцев сменили немцы. Неожиданно я обнаружил, что мое письмо производит впечатление на самых свирепых гитлеровцев. Слово «культура» оказывало на них магическое действие, и мы смогли возобновить свою работу без особых помех. Притом они, к счастью для нас, никогда не допытывались, чем мы занимаемся. Позднее мы узнали, что германское морское министерство затратило миллионы марок на разработку подводного снаряжения для военных целей. Некоторые из их испытательных команд, очевидно, ныряли неподалеку от нас. Мы погружались до тридцати саженей, тогда как военные ныряльщики с кислородными аппаратами вынуждены были ограничиваться семью саженями. Правда, у кислородных аппаратов есть неоспоримое преимущество для военных: они не выдают подводного пловца предательскими пузырями.

Мы быстро убедились, что планировать розыск затонувших судов куда легче, чем находить их на самом деле. Большинство таких кораблей, лежащих на дне грязных, темных гаваней или в местах с сильным течением и непрекращающимся волнением на поверхности, не представляло интереса для кинооператора. Нас могли устроить только суда, затонувшие в чистой воде, но где их найти? Ни одна карта, ни один документ не давали точных данных. Даже наиболее заинтересованные стороны — судовладельцы, страховые компании и правительственные бюро — редко могли дать нужные сведения. Единственным выходом было тщательно проверять рассказы спасателей, рыбаков и водолазов.

Мы приступили к поискам, опираясь на помощь Огюста Марселлина, известного в Марселе подрядчика по подъему грузов с затонувших судов. Он указал нам несколько известных ему точек и дал нам для рекогносцировки катера с командами. Но сперва мы опросили рыбаков во всех приморских кабачках. Они знали только один способ обнаружить затонувшее судно: если сеть за что-нибудь зацепилась, значит, внизу лежит корабль, mais certainement (можете не сомневаться!). Мы исследовали много таких мест; чаще всего виновником порчи сетей оказывалась подводная скала…