Живое море - [8]

— Но ведь у нас же есть полный набор хирургических инструментов! — воскликнул я.

— Мы не могли до них докопаться, я прокипятила вилки, — ответила она.

Нивелло решил, что нерв еще оживет. Монтюпе проснулся так же, как и заснул, — без единого стона. Его заботило только одно: не задержал ли он плавание.

Первое знакомство со знаменитым Красным морем разочаровало нас, в Суэцком заливе вода была мутной и беспокойной. Я зяб от норд-веста и спрашивал себя, уж не очередной ли это миф — все, что нам говорили о чистых, теплых красноморских водах. А проснувшись на следующий день в проливе Губаль, мы увидели кругом прозрачную глубокую синеву. Слева, вдали, на фоне розового неба багровело пятнышко — гора Синай.

«Калипсо» дебютировала в коралловом раю, куда ей в последующие годы предстояло возвращаться вновь и вновь.

Глава 3. Красное море — Зеленый риф

Красное мере волновало мое воображение еще в юности, когда я зачитывался книгами Анри де Монфреда о ловцах жемчуга, пиратах, рабах и контрабандистах. Этот узкий глубокий водоем, с которым связано столько библейских мифов, кишит морскими организмами и коварными рифами. И его окаймляют самые негостеприимные в мире берега. Официальные лоции Красного моря оказались куда более захватывающим чтением, чем повести Монфреда со всеми их страхами. Наши навигационные справочники советовали не сходить на берег; исключение делалось лишь для нескольких портов. Правда, у одного залива на карте было написано: «Здесь местные жители более приветливы», но эта пометка только усиливала впечатление, что нужно быть очень осторожным.

Мы вели «Калипсо» по главной трассе, будто по рельсам, в одном ряду с другими кораблями. Преобладали могучие нефтевозы; одним курсом с нами шли пустые танкеры, а на север, навстречу нам — предельно нагруженные ископаемым горючим, предназначенным для другого полушария. На полторы тысячи миль протянулись вереницы кораблей, и Красное море казалось продолжением Суэцкого канала. Наша «Калипсо» была словно мотороллер в потоке огромных автоцистерн. Ночью мы удваивали число вахтенных: надо было уступать дорогу великанам, которые шли напролом, ни на румб не меняя курса. Высоко в воздухе, сияя огнями, скользили мимо целые города, возведенные на цистернах с нефтью.

Мы охотно свернули бы с этой магистрали, но карты Красного моря не вдохновляют на такой шаг, глубины показаны почти исключительно вдоль главного фарватера. В стороне от него вам грозит встреча с коралловой банкой, а то и с островом, не обозначенным сигнальными огнями. Сколько судов уже напоролось на рифы вдоль этого пути! Много раз побывав потом в Красном море, мы узнали, что оно далеко не однородно. Северная окраина неинтересна для подводного пловца: вода мутная, рыбы мало, кораллы плохо развиты. Зато в средней части, у берегов Саудовской Аравии и Судана, — изобилие всяческих организмов на живописных коралловых отмелях, которые протяженностью уступают только Большому Барьерному рифу, а красотой, пожалуй, превосходят его. У самых бесплодных и пустынных берегов, какие можно себе представить, — чистейшая вода, ослепительные краски и богатая фауна.

А на юге снова разочарование. Погружаясь у берегов Йемена, мы увидели следы недавней трагедии. Под водой на сотни ярдов тянулись серые кружевные руины, кругом были разбросаны ветки мертвых кораллов, которые еще не успели рассыпаться и превратиться в песок. Настоящее коралловое кладбище… Человек тут был ни при чем; видно, вдруг изменилась соленость или что-то отравило воду. Океаны часто поражаются местными «заболеваниями», которые мы еще не умеем определять. Над мертвым дном мы плыли среди множества рыб, в том числе акул; они напоминали диких животных прерий, озадаченных степным пожаром, опустошившим их пастбища.

Если не считать редких песчаных бурь — величественное зрелище! — почти весь год в средней части Красного моря господствует умеренный норд-норд-вест, нагоняющий небольшую волну. В сильный шторм наш судовой колокол сам звонит; здесь эта автоматическая сигнализация ни разу не сработала, и все-таки качка была неприятна.

Когда в этих водах идешь южным курсом, попутный ветер уравновешивает встречный поток воздуха и палубу совсем не продувает. Стоит невыносимая жара, и каждый прячется в тень, избегая солнечных лучей как огня. Зато когда рокот якорной цепи возвещает очередную станцию, обнаженную кожу приятно освежает ветерок. Совсем другое дело идти на север, против ветра, тут чувствуешь себя словно в кондиционированной пустыне. Красное море — самое теплое из морей Мирового океана, но я еще нигде на свете не находил морской воды, которая была бы достаточно теплой для меня.

Многие из моих воспоминаний о Красном море связаны с верхним мостиком. Я придумал эту конструкцию под влиянием одной из книг Монфреда. Он шел на сомалийской дау [2], и в это время за ним погнались пираты. Послав на мачту мальчика, чтобы он высматривал рифы, Монфред провел свою дау через коралловый лабиринт, а пираты не отважились войти туда. Наше «воронье гнездо» в тридцати футах над главной палубой позволяло спокойно вести «Калипсо» между неизученными рифами. Саут и я научились «читать» с мостика коралловый фарватер. Бурсе или белое пятно — опасность, риф у поверхности. Разные оттенки зелени отвечали различной глубине. Синий цвет означал, что можно плыть, ничего не боясь.