Живое и неживое. В поисках определения жизни - [20]
Эти жестокие опыты позволили Биша увидеть тесную связь между сердцем, легкими и мозгом – тремя столпами жизни, как их стали называть. Если отказывали легкие, то они уже не могли превращать темную кровь в красную – животворную – форму, необходимую для поддержания работы мозга. Если отказывало сердце, оно не могло доставлять кровь к остальным двум органам. Разрушая мозг животных, Биша обнаружил, что пропадает ключевая связь между сердцем и легкими и животные гибнут. Биша убедился, что ни одна часть организма не обладает монополией на жизненные силы. Эти силы оказались распределены по всему телу, они составляли взаимосвязанную систему.
«Жизнь, – заключил Биша, – состоит из суммы функций сопротивления смерти»[94].
Биша видел ясную границу, разделяющую жизнь и смерть, но ее ясность была обусловлена теми видами живого, которые он изучал. Обезглавленные преступники и обескровленные собаки оставляли мало места для сомнений, по какую сторону границы они находятся. Однако, если бы Биша занялся другими животными, он столкнулся бы с тем, что грань размыта.
В конце XVII в. голландский купец Антони ван Левенгук[95] сконструировал первые микроскопы, открывшие для нас микромир. В единственной капле воды из пруда мог оказаться целый рой странных форм. Они не походили ни на какие объекты макромира, но при этом двигались, и по их движениям Левенгук инстинктивно понял признаки живого. Он рассматривал эти формы как мелких животных. Когда отчеты Левенгука вышли в журнале Philosophical Transactions of the Royal Society, оказалось, что английские переводчики воспользовались словом animalcules, «зверушки». «Движения большинства этих зверушек в воде были так быстры и так разнообразны – вверх, вниз, кругами, – что дивно было это наблюдать», – сообщал голландец.
Вслед за тем Левенгук открыл эритроциты, сперматозоиды, бактерии, простейших и целый букет миниатюрных видов животных. А затем, в один из летних дней 1701 г., он заметил, что свинцовый водосточный желоб на фасаде его дома заполнен рыжеватой водой. Он зачерпнул немного этой воды и рассмотрел ее каплю под микроскопом. И увидел новый вид «зверушек». Это были существа грушевидной формы с чем-то вроде двух колес на голове. (Ныне они известны как коловратки.)
Затем Левенгук оставил часть этой воды испаряться. Ранее он уже проводил подобный опыт с другими «зверушками», и обычно они, высыхая, лопались. Но в этот раз произошло нечто иное, необычное. Пока вода испарялась, коловратка просто уменьшалась и переставала двигаться. «Она сохраняла свои овальные и круглые формы в целости», – отметил Левенгук.
Настала жара, все высохло, и рыжая вода в том желобе обратилась в пыль. Левенгук решил поискать коловраток в этой пыли, для чего полил ее водой, а затем рассмотрел капли в микроскоп. Он увидел «зверушек» съежившимися, лежащими неподвижной кучкой, словно мертвые. Но стоило им немного намокнуть, как они набухли и задвигались.
«Вскоре после этого они стали расправляться, и через полчаса не менее сотни их плавало на стекле», – писал натуралист впоследствии.
Левенгук сохранил оставшуюся пыль из желоба. Через несколько месяцев он снова достал ее и смешал с водой. Коловратки приняли свой нормальный вид и ожили, несмотря на то что прошло столько времени.
«Признаюсь, я никогда бы не подумал, что в субстанции, столь иссушенной, как эта, может найтись живое существо», – говорил голландский исследователь.
Более 40 лет спустя, в 1743 г., британский натуралист Джон Нидхем открыл еще одно существо, способное «воскресать». Он изучал колосья пшеницы, пораженные тиленхозом, из-за которого зерна сморщивались и чернели. Фермеры называли такие больные зерна «перечными». Разрезав одно из них, Нидхем обнаружил внутри пучок сухих белых волокон. Он капнул туда водой, ожидая, что так будет легче разделить этот пучок.
Что было дальше, описывается в Philosophical Transactions of the Royal Society: «К его великому изумлению, эти мнимые волокна как бы мгновенно распались, обрели жизнь, стали беспорядочно двигаться – не поступательными, а извивающимися движениями, – и так продолжалось на протяжении девяти или десяти часов, пока он их не выбросил».
Нидхем открыл личинок червя-нематоды, известного ныне как Anguina tritici, или пшеничная угрица. Но в то время многие натуралисты ему не поверили. Королевское общество передало пшеницу Нидхема другому натуралисту, Генри Бейкеру, чтобы тот высказал свое мнение. Бейкер последовал инструкции Нидхема, и червяки ожили. Заинтригованный, Бейкер принялся за собственные эксперименты. В ходе одного из них он хранил больные зерна в течение четырех лет. Червячки пережили этот долгий срок; когда он залил водой белые волоконца, то снова увидел копошащуюся жизнь.
