Живи, ирбис! - [5]

Но Комуз, всегда такой сговорчивый, послушный, вдруг заартачился и вздумал повернуть назад. Пришлось не раз хлестнуть его поводьями и поколачивать стременами в бока. Они наконец миновали угрюмую лощину с ее покалывающим холодом, шуршаньем потревоженных снегов и спускались по зеленому склону, обласканному солнцем. Из-за ближнего хребта всплывали розовые, теплые на вид облака и, отрываясь от земли, легко возносились в густо-синее небо. Широкими кругами, ни разу не взмахнув крыльями, парил в вышине орел.

Нигде так не завидуешь птицам, их счастливой способности летать, как высоко в горах, среди отвесных скал и глубоких ущелий. Нигде так остро, до замирания сердца, не ощущаешь роковую власть земного притяжения. За неверный шаг здесь расплатишься жизнью.

Склон становился все круче. Поначалу зеленая луговина скатывалась книзу пологими складками, затем стала выламываться ступенями гигантской лестницы. И вот склон оборвался под ногами почти отвесной стеной. Тщетно пытался Комуз держаться подальше от опасного обрыва. Справа его неотвратимо теснили скалы. Вначале то были совсем безобидные, невысокие гряды камней. Постепенно число их множилось, сложнее и запутанней делался лабиринт между ними. Наконец сплошная каменная стена притиснула коня к самому краю пропасти.

Каким зыбким и ненадежным становится седло, плывущее над бездной! Повернуть коня в такой тесноте нечего было и думать. Правое стремя то и дело чиркало по скале. Оставалось уповать на счастливый случай: не раздастся ли тропа за поворотом в просторную площадку?

Диля отвернулась, чтобы не видеть перед собой зловещей, расслабляющей сердце глубины. Там, во мгле, глухо ревела горная река. Комуз пробирался над бездной томительно медленно, осторожно ощупывал копытом каждую пядь земли, прежде чем перенести на нее вес своего грузного тела.

Из-за поворота в лицо дохнуло сырым могильным холодом. Комуз пошатнулся и больно придавил Дилину коленку к скале. Тропа впереди обрывалась. Сверху, со скалы, обрушивался в пропасть водопад. Раздуваемая ветром струя то с плеском хлестала по скале, то выгибалась сверкающей аркой над черной промоиной, и тогда под нею сквозь кисею брызг проступала обледенелая, скошенная к обрыву площадка. По скале, к которой жался Комуз, рябясь и морщинясь, струилась влага. Где-то выше, в расщелине, куда достигало солнце, таял снег. Здесь же, на северном склоне, вода вновь затвердевала льдом.

Одна из сосулек, сбитая копытом коня, полетела в пропасть, медленно разворачиваясь толстым концом книзу… Какое затяжное, нескончаемо долгое паденье! Уменьшаясь на глазах, сосулька попала в струю ветра, круто отклонилась в сторону, закувыркалась… Вот разбилась о каменный выступ. Осколки ее, свиваясь в седое облачко, уже растаяли в глубине, а из пропасти только еще донесся чуть слышный стеклянный звон.

Диля оторвала закостеневшие на поводьях пальцы и цепко ухватилась за луку седла. С беспощадной ясностью представилось ей, как они с Комузом проваливаются туда же — в бездонную мглу. Как и сосулька, они начнут медленно переворачиваться на лету, попадут в режущую струю ветра, ударятся о тот же каменный выступ…

Комуз осторожно попятился, нащупывая опору копытами. Хрустнула раздавленная подковой льдинка.

— Мне, может быть, слезть? — спросила Диля плачущим голоском. Она чувствовала себя сейчас беспомощной и жалкой даже по сравнению с Комузом, у которого по крайней мере было четыре надежно подкованных копыта.

Комуз сгорбил спину, потеснее сгрудил ноги — ловчился повернуться. Не сумел.

— Подожди, Комуз! Я сейчас! — взмолилась Диля.

Слезать со стремени в сторону пропасти было невозможно: конь неминуемо потерял бы равновесие. Справа вплотную подступала скала. Оставалось только перебраться через заднюю луку на круп и, защемив ногами хвост коня, сползти на землю. Едва коснувшись твердой опоры, Диля всем телом прильнула к скале, плачущей ледяными слезами, а пальцы зашарили, заскребли по льдистому камню в поисках хоть какой-нибудь зацепки. Холод от промокшей куртки совсем замораживал сердце.

Сбоку что-то заскрежетало, послышался глухой стук, словно бы на лед сбросили груду тяжелых камней. Диля обернулась. Комуза на тропе уже не было. Ветер раздергивал водопад на тугие, змеящиеся над бездной косы, дробил их о скалы на седые пряди и белесым облаком уносил вдоль ущелья.

— Комуз! Комуз! — отчаянно закричала Диля, по-детски веря еще в какое-то немыслимое чудо.

Впереди, за мерцающим заслоном воды, и вправду послышалось звонкое ржанье. Водопад напором ветра выгнуло дугой, и под его искристым сводом Диля увидела Комуза. Ее друг стоял на обледенелой площадке живой и невредимый. Мокрая шерсть его потемнела и глянцевито лоснилась, будто покрытая ледяной коркой. Полусогнутые ноги вонзились в камень шипами подков.

Выгнув назад шею, Комуз заливистым ржаньем звал Дилю к себе. И Диля поверила коню. Поверила, что их спасенье где-то там, впереди, что нужно только решиться.

Навстречу бил пронзительный ветер, как дробью, начиненный брызгами воды. Зловеще рычала река в мглистой утробе пропасти. Ветер отдирал вцепившуюся в камень девочку, ставшую вдруг легкой, словно пушинка, и неуклюжей, как новорожденный верблюжонок.