Живи, ирбис! - [14]

В результате такого «исследования» разбиты две чашки, блюдце, флакон одеколона, обгрызан футляр для скрипки и уголок мандолины.

А сегодня у меня пропали наручные часы. Подозрение падало на бельчат. Блестящие предметы вообще очень нравятся моим малышам, но часы — в особенности. Потому что они не только блестят, но вдобавок еще и тикают. Когда часы у меня на руке, их тиканье белочек не; удивляет. Они, видимо, уверены, что это я сам так тикаю. Но стоит мне выложить часы на стол, вокруг них начинают тотчас же мелькать пушистые хвостики и раздается возбужденное цоканье.

Утром, отправляясь в магазин, я оставил часы на столе. Вернулся — их и след простыл. Искал повсюду, напрасно. Тогда я в сердцах откинул подушку на кровати. Все три бельчонка спали под ней, сбившись в комок.

— Куда дели часы, белопузые? — напустился я на них. — Вот оборву вам кисточки на ушах, чтобы не хватали!

Бельчата повыгнули спинки, потягиваясь после сна, потом пораспрямляли поочередно лапки и наконец уставились на меня с самым невинным выражением: «Что, мол, за часы? Не брали мы никаких часов! Очень нам нужно!»

Однако пропажа оказалась все же делом их цепких лапок. Вечером я обнаружил часы в собственном ботинке под кроватью.

5 июня. У Илюши с Колей начались каникулы, и бельчат они навещают теперь каждый день. Ежедневно пополняется новыми записями их «Журнал наблюдений».

И до чего же разумными, сознательными преподносятся в этих записях поступки бельчат! А зверьки, по-моему, просто проказники — больше ничего.

Сегодня, например, меня не было дома часа четыре. Открываю дверь и… о, ужас! Не землетрясение ли здесь происходило? Все книги с полки сброшены на пол и валяются среди осколков разбитого графина. Тушь на столе разлита. Черными следами испещрена не только скатерть, но и розовое покрывало на кровати. Даже на оконной занавеске отпечатаны маленькие лапки.

Порезвились рыжие разбойнички, ничего не скажешь. Устали, конечно, и спят безмятежно под подушкой в громадной черной кляксе.

— Хватит! — решил я. — Выкормил вас на свою шею. Теперь извольте сами добывать себе корм в поте лица. В лес! И никаких больше снисхождений!

Сонных бельчат я рассовал по объемистым карманам своей куртки, унес подальше в лес. Пустил на зеленую травку.

— Бегите, куда хотите! Да здравствует свобода!

Мои белочки тревожно зацокали, пометались по полянке и быстро вознеслись на высоченную сосну. Они и там трещали, как сороки, прыгая с ветки на ветку. Все ново, незнакомо! На меня даже и не взглянули с высоты.

Я полюбовался на их радость и, поминутно оглядываясь, тихонько стал отступать к дому. На душе было как-то неуютно.

«Вот ведь — заботился, — думал я, — сколько трудов на них потратил, они же и не попрощались даже… А как тихо будет теперь в моей квартире. И одиноко…»

Размышления мои прервало зловещее карканье. Над лесом, выцеливая добычу, пролетела взъерошенная ворона и села на то самое дерево, куда забрались мои питомцы. Сердце у меня неприятно защемило. Как бы не натворила беды эта хищница моим малышам. Они ведь еще такие неопытные!

Я сделал несколько шагов назад. Неожиданно в траве замелькал рыженький комочек. Соня со всех ног мчалась ко мне навстречу. Она с разбега взлетела по моим брюкам и юркнула в карман. За ней поспешила в надежное убежище Люба, только та с перепугу залезла ко мне за пазуху. Наконец и Буян с тревожным фырканьем и цоканьем оказался возле. Над головой опять прокаркала ворона. Ну, нет! Теперь здесь тебе не пообедать, вещунья!

Конечно, я был рад возвращению своих питомцев, но не удержался все же от нотации: «Вот, видите, — сказал я рыжим проказникам, которые еще нервно возились в кармане, — видите, как страшно маленьким зверушкам в лесу! У меня же вам было сытно и безопасно. А вы не цените этого — шалите!»

В тот же день я раздобыл большой деревянный ящик, проволочную сетку и начал строить просторную высокую клетку. Бельчата принимали в работе самое деятельное участие. Они вертелись среди досок, шуршали стружками, рассыпали гвозди, заскакивали раньше времени в ящик и обнюхивали там каждый сучок.

Но вот клетка готова. В середине я укрепил большой сосновый сук, чтобы у бельчат пахло лесом и было на чем упражняться в лазании, на пол постелил сена и пригласил все шустрое семейство на новоселье.

Вначале новое жилище им очень понравилось. Бельчата стали носиться друг за другом по суку, перепрыгивали на сетку, с нее ловко кидались на стенку, потом опять на сук. Даже по потолку изловчились бегать, бесенята.

Я торжествовал: теперь в комнате будет порядок!.. Но не тут-то было! Уже через полчаса бельчатам снова захотелось на волю. Все трое висели на сетке и не сводили с меня умоляющих глаз: «Выпусти, мол! Не будь тюремщиком!»

Сердце все же не камень. И вот рыжие разбойники опять на свободе. «Убирай, хозяин, подальше все бьющееся! Прячь рукописи! Занавешивай полку!»

11 июня. У моих бельчат появился враг. Враг кровожадный, лютый, совершенно недоступный чувству сострадания. У него широкая грудь, сильные мускулистые лапы и на редкость широкая пасть, из которой свисает длинный мокрый язык.

Зовут его Рамсом. Он обязан был караулить дачу одного семейства, переселившегося на днях в наш лесной поселок, но предпочитает бегать по лесу без намордника. На ошейнике его позвякивают три звенышка оборванной цепи.