Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - [9]

Но это не самое главное. Я тогда понял, что Володя человек одержимый совершенно. Самое главное для него было — карандаш и бумага. Пауза между съемками. И если на столе стояла кружка пива и лежал карандаш — Володя хватал карандаш! Он столько написал за это время — в Москву привез целую пачку стихов! Стихов, по темам далеких от Кубани и от степей, но новых стихов. Не знаю, какие потом появились песни, но многое, что в ту пору казалось смутным, Высоцкий видел вперед и наверняка. Теперь это совершенно ясно.

А в человеческом общении, в дружбе, Володя был очень сдержанным. Он не находил возможным сказать несколько слов о дружбе, о товариществе, как это принято у нас — восточных людей, хотя, подчеркиваю, я его другом не был.

Володя вернулся в Москву и исчез. Его гитара открывала любые двери куда лучше любой отмычки. Я вас уверяю, что любого артиста можно найти в Москве, любого! Володю же найти было невозможно, и пришлось мне озвучивать его другим актером. Когда все это закончилось, мы у Левы устроили «суд чести». И я должен сказать, что Володя признал свою ошибку.

Потом заболел Лева Кочарян. Знаете, какой это был человек?! На похоронах я увидел Яна Френкеля, который плакал навзрыд.

— Но ты-то почему?

— Когда я играл на скрипке в ресторане, то жил с маленькой дочкой в подвале на Трубной. Лева об этом знал, и когда он приходил к нам, то всегда оставлял сверток — закуски: колбаса, цыплята табака. Вот такая ненавязчивая, но неизменная доброта. Я его никогда не забуду!

Юлиан Семенов… Уже позже он как-то творил мне:

— Я тоже хочу помочь дочке Кочаряна.

— А что Вас связывало с Левой?

— Когда мы с Левой учились вместе в Институте Востоковедения, то поехали отдыхать. Денег было мало, мы сняли комнату где-то наверху, довольно далеко от пляжа. Я тогда был серьезно болен туберкулезом и подниматься мне было очень тяжело. И вот Лева каждый день носил меня на своей спине.

Вот такой Лева был человек! Кочарян болеет месяц, два, три — Володя не приходит. Однажды Лева мне говорит:

— Знаешь, Володя приходил. Принес новые стихи — потрясающие!

И начал мне про эти стихи рассказывать. А Володя ведь не был в больнице, просто кто-то принес эти стихи в больницу, а Лева сказал, что Володя приходил.

А в конце громадный Лева весил, наверное, килограммов сорок. И вот однажды он мне говорит:

— Хочу в ВТО! Хочу, и все!

Поехали, сели за столик, заказали. Смотрю — проходят знакомые люди и не здороваются. Леву это поразило:

— Слушай, Кес, меня люди не узнают. Неужели я так изменился?!

Лева умер. Володя на похороны не пришел. Друзья собирались в день рождения и в день смерти Левы. Повторяю, я — человек восточный и очень ценю эти жесты. Володя в эти дни не приходил на Большой Каретный, и я долго не мог ему этого простить. И избегал встречи с Володей, даже когда бывал на спектаклях в театре на Таганке.

И вдруг мы столкнулись с ним в коридоре Мосфильма. Володя спрашивает:

— Кес, в чем дело? Скажи мне, в чем дело?

— Сломалось Володя… Я не могу простить — ты не пришел на похороны Левы. Я не могу…

— Ты знаешь, Кес… Я не смог прийти. Я не смог видеть Леву больного, непохожего. Лева — и сорок килограмм весу… Я не смог!

Вы знаете, Володя был очень искренним, и все слова были его собственные.

Не сразу, через некоторое время, я все же понял Володю и простил. Нужно было время, чтобы понять Володю до конца… Это случилось, когда я каждое утро просыпался и говорил жене:

— Опять видел Леву во сне — больного, худого, беспомощного. Ну хоть бы раз он мне приснился здоровым! Ну хоть бы раз…

Вот тогда я понял и простил Володю.

Каждое время создает своего героя… Герои, наверное, нужны. Но, я думаю, то, что я вам рассказал, Володе не повредит.

Январь 1989 г.

Олег Иванович САВОСИН

— Олег Ивановичу когда и где Вы познакомились с Высоцким?

— У меня был очень хороший знакомый, который стал потом одним из самых близких друзей — Лева Кочарян. С Левой мы познакомились давно — в 1947 году, когда вместе поступали в институт востоковедения. Мы поступили: Лева Кочарян, Юлиан Семенов и я, проучились год и ушли… Так получилось, что мы разошлись по разным институтам: Лева поступил в юридический, Юлиан Семенов, в конце концов, попал в литературный институт, а я стал заниматься рисунком. И всех нас объединял Лева — все наши ребята прошли через Большой Каретный.

И у Левы Кочаряна, в его квартире на четвертом этаже, я и познакомился с Высоцким. Вова Высоцкий был младше всех нас и, честно говоря, тогда никто не считал его гениальным. Но он был очень общительным, открытым и широким — моментально завоевывал симпатии.

И страшно смешной… Вот что в нем действительно было феноменальным уже тогда — это умение подметить какую-то черту в человеке и показать ее. И подмечал он самое смешное, попадание было абсолютно точным.

И уже тогда у Володи было очень развито чувство справедливости. Я хорошо помню, что он чуть ли не до слез обижался, если при нем кого-то несправедливо задевали. Вова тянулся к нам, к старшим, и это было видно. Я хорошо помню его в то время: живой, подвижный, румянец во всю щеку…

— Ребята, а давайте я сбегаю!

— А когда Вы впервые услышали песни Высоцкого?