Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов - [5]

Для освобождения ума от всего того мусора, которым он обычно переполняется, если его ничем не отгораживать, как раз и нужны все переносившиеся Кириллом депривации. А для заполнения ума тем, для чего ум изначально был предназначен, нужно то, что теперь называлось бы «медитации». В языке латинского монашества первого тысячелетия meditatio – эквивалент греческого монашеского термина «мелети», обычно переводившегося на славянский как «поучение». «Сокровенное поучение», которое монах должен всегда носить в сердце своем (а иначе лучше бы ему и не становиться монахом), – это не столько размышление о чем-то полезном для души (хотя и без него обойтись нельзя), сколько, прежде всего, внутренняя молитва, обычно опирающаяся на какие-нибудь молитвенные слова. Монашество эпохи Кирилла предпочитало для этого формулы «Господи Исусе Христе Сыне Божий, помилуй мя» или «Господи Исусе Христе Боже наш, помилуй мя».

Если мы просто повторим эти формулы, то едва ли – разве что особым чудом – поймем, что так гнало Кирилла в поварню. Но если повторять их молитвенно и со вниманием, не оставляя своих житейских обязанностей и, наряду с этой медитацией, не забывать и о депривациях, – то, возможно, мы узнаем нечто иное. Во всяком случае, Кирилл-то узнал.

В этот момент внимательный, но скептически настроенный читатель уже готов мне поверить, что монашество в норме построено вовсе не на садистическо-мазохистических отношениях, до которых оно так часто извращается. Такой читатель теперь, возможно, будет склонен считать, что подлинное, а не извращенное монашество сродни особой форме наркомании, когда организм переключается в режим стабильного вырабатывания эндорфинов (которые, как известно, сродни опиатам). Биохимически он, возможно, будет прав, но тут дело совершенно не в биохимии, потому что тут дело не в эмоциях. Даже люди, испытывающие положительные эмоции от встречи друг с другом, все-таки могут и должны понимать – хотя это и не всегда так бывает, – что главное тут не их эмоции, а сам факт их встречи и сам факт их существования. Почему же и с Богом не быть тому же самому?

Маленькие хитрости

Но внимательная христианская жизнь никогда не обходится без противопоставления себя коллективу, особенно если этот коллектив сам себя считает христианским. Чтобы этого противопоставления не возникло, не существует вообще никаких средств. Нельзя избежать неизбежного. Существуют разные пути, чтобы возникающее тут напряжение как-то ослабить или переработать. Разумеется, на все случаи жизни средств нет. Монахам положено скрывать друг от друга (за исключением своего духовника) свою духовную жизнь, и Кириллу на его поваренном послушании при отличном от всех режиме дня это делать было легче. Он довольно много лет успешно держался. Но в не очень большом общежитии невозможно сделать так, чтобы про тебя вообще ничего не знали, да и архимандрит Феодор, у которого как раз тогда (конец 1370-х гг.) стало возникать особенно много церковно-политических дел, видимо, уже начинал перекладывать на Кирилла какие-то ответственные поручения. Феодор должен был знать о духовном устроении Кирилла и от своего дяди – Сергия Радонежского.

Это означало, что давшееся с такими трудами равновесие с окружающей средой непоправимо нарушено. Необходимо что-то менять. Скорее всего, проблемы совсем уже обострились после того, как Кирилл лишился своего старца Михаила, которого забрали на Смоленское епископство (1383). Кирилл лишился привилегии ничего не решать самому, а обо всем спрашивать старца. А тут как раз надо было что-то решать.

В таких случаях чаще всего выбирают стратегию минимизации внешних перемен: ты стараешься оставаться на своем прежнем месте, но теперь как-то корректируешь поведение. Этим путем пошел и Кирилл.

Он локализовал главную проблему – особое отношение к нему со стороны архимандрита. И выбрал соответствующую стратегию – начал специально его сердить и с ним ссориться. Житие, написанное Пахомием Логофетом, сообщает об этой истории как-то туманно, но мы можем, во всяком случае, понять, что солидный мужчина в возрасте под 50 начал как-то нарочито чудить, демонстративно нарушая монастырскую дисциплину. Пахомий пишет, будто целью Кирилла было получать монастырские наказания (епитимии) в виде постов и поклонов, которые он таким образом мог невозбранно совершать, ни от кого не таясь и не опасаясь выглядеть чересчур аскетичным. Отчасти оно, может, и так. Но все же тут трудно не увидеть, что в первую очередь такое поведение било по особому положению Кирилла в монастыре, которое уже начало формироваться из-за слишком уважительного отношения к нему настоятеля.

Может, с другим настоятелем этот фокус с юродством бы и удался, но Феодор был и сам не промах в монашеских хитростях. Довольно скоро он раскусил Кирилла и перестал назначать епитимии за его нелепые поступки, а тогда пропал и смысл в том, чтобы их совершать. Опыт юродства потерпел неудачу. Кирилл смирился со своим превращением в правую руку настоятеля. А еще через несколько лет ему пришлось смириться и с тем, чтобы стать настоятелем самому: теперь уже и Феодора забрали на епископство (исихастская партия нуждалась в верных людях для замещения епископских кафедр), а к тому времени (1388) Кирилл был уже для всех очевидным преемником первого настоятеля и основателя монастыря.