Житие Ванюшки Мурзина, или Любовь в Старо-Короткине - [55]

– Неужели, Ванюшка, все по новой начинается? – тихо-тихо, с такой бережностью, словно боялся дышать на невесомое, спросил он. – Неужели до сих пор не кончилось и продолжается?

– Не продолжается, но продолжится, если… не убегу! Понимаете: если не убегу! Эх, Яков Михайлович, Яков Михайлович! – Ванюшка невесело засмеялся. – На бедного Ваньку все шишки сыплются, дело проверенное!

И опять долго молчал председатель Яков Михайлович, а затем нацепил снова очки, уткнулся носом в какую-то бумажку, а когда прочел ее до конца, сказал:

– Тебе лучше «Пролетарием» ехать, чтобы днем садиться и чтобы большие каюты были. Костю в третьем классе жалко везти, вот я на «Пролетарии» вам каюту и сделаю: капитан знакомый… Ну до встречи, Ванюшка!

– До встречи, Яков Михайлович!

Солнце грело и светило, Обь от этого, как всегда, потемнела, и чайки, что вились над рекой, казались похожими на хлопья крупного снега, а ворона, только сиганула в сторону воды, сразу и пропала, слилась с черной синевой. Звонко, радостно, активно орали и вели себя воробьи, сообразившие, что до зимних холодов долго еще оставалось, и Ванюшка улыбнулся тому, что и вся деревня Старо-Короткино походила на воробьев, то есть при солнечном свете казалась звонкой, радостной, щебечущей. Во-первых, потому что блистала чистотой и новыми домами, а во-вторых, вся эта старушня и стариковщина имела на руках транзисторы. Щебет от песен, арий и докладов стоял такой, что хоть уши затыкай.

– Костя, – сказал Иван, – не пойти ли нам с тобой в тракторный гараж? Посмотришь машины, на которых я работал. Отправимся?

– Отправимся! – жарко ответил Костя. – Ой, пап, скорее отправимся.

Хорошо, на удивление грамотно выражался оголец, и все потому, что при Косте даже мать Ивана, знатная телятница, теперь старалась чалдонские словечки не употреблять, а то Костя однажды вот так разговорился:

– Мне соседский Петька сказал, что ты, Костя, драться лезешь? – строго сказала Настя сыну. – Нехорошо!

– Пе-е-е-тька! – протянул Костя. – Это он, мам, набаивает. Настя округлила брови, Но Ванюшка объяснил:

– Набаять – это наврать. – И успокоил Настю. – Пройдет как не бывало, когда в город переедем. Притушись в педагогическом рвенье.

И все же после этого Иван при Косте начал невольно избегать родных слов и речевых оборотов, по-книжному разговаривал, по-городскому, хотя, читая перед сном Косте сказки современных авторов, иногда вздыхал тяжело и думал: «Вот бедолаги! Пять слов знают…»

– Пап, ну чего ж ты? Отправимся.

Тракторный гараж был пустым, онемевшим, возле него никаких машин не было, но вот удача: в освещенной огромными электролампочками темени гаража стоял трактор, да не какой-нибудь, а бывший трактор Ивана Мурзина, переданный Игорю Мурзину, какой-то родне. Важный был парень: школу механизаторов окончил, мог, говорили, хоть на молотилке землю пахать. Войдя в гараж с сыном, чмокавшим от восторга, Иван ожидал увидеть Игоря, но вместо него из-под трактора, из «ямы», высунулись три головы, и только одна знакомая – механика Варенникова.

– Здравствуй! Здравствуй! – сквозь зубы ответил механик на приветствие Ивана, после чего мигом исчез, а других двое разглядывали Ивана белыми глазами на замасленных лицах.

– Это неужели ты, Васька? – спросил удивленно Иван левую голову. – Какой же тебе год пошел?

– Восемнадцать исполнилось, – Васька глядел на Ивана Мурзина преданно и восхищенно. – Как вы в армию уходили, Иван Васильевич, так я же семилетку кончал.

После такого почтительного ответа Васькина голова исчезла еще быстрее, чем механикова, и это надо было понимать так, что Николай Варенников стащил Ваську в яму за комбинезон, чтобы не разводил антимонии с дезертиром и прежним врагом, от которого колхозный механик почти три года находился в отпуску.

– Н-да! – промычал Ванюша и покачал головой. – Насобачились, черти!… Костя, ты чего делаешь?

– Я, пап, испугался. А потом распугался… Это кто такое?

– Это ремонтники, Костя. Трактор чинят. Я на нем когда-то работал. Понятно?

– Угу.

Сто лет, кажется, прошло, как взяли Ивана в армию, а его родной трактор сиял под светом огромных ламп, точно новенький, и трое в яме, выходит, не ремонтировали машину, а делали профилактику да, может быть, еще и по графику, о чем раньше в колхозе и не мечталось, сколько раз ни снимал Иван на собраниях стружку с механика Варенникова. Прогресс, научно-техническая революция…

– Николай, – позвал Иван, – ты все же выскочи из ямы на минутку. Не чужие!

– Правильно! – гулко донеслось из ямы. – Родня, сильная родня мы с тобой, Иван, что ты из армии прибыл три недели назад, а к нам только сегодня заглянул. Думаешь, позвал меня на пьянку, так и весь разговор? Ха-ха! Родня, просто родня!

– Вылазь, Николай! Мне с тобой на равных разговаривать трудно. Костя за палец держится да еще тебя боится, машинного бога… Выскакивай!

Механик Варенников оказался грязным с головы до ног, но совершенно трезвым, и даже сквозь масла и солидолы было приметно, что не постарел, а, наоборот, пошел годами в сторону молодости. Это Иван приметил еще на своей повальной гулянке, и показалось ему тогда, что не рюмку за рюмкой, а через три пил Николай, да и слух по деревне ходил дружный: «Отходит Варенников от зелья!»