Житие Одинокова - [16]

Перечитал, кое-что поправил. Вызвал Поскрёбышева, отдал ему листки со словами:

— Перепечатайте, заклейте в конверт и передайте отцу Сергию, местоблюстителю патриаршего престола. На словах пусть ему сообщат о войне. Он ведь ещё и не знает. Пусть скажут: товарищ Сталин будет благодарен, если его святейшество изыщет возможность огласить этот текст. От своего имени, со своими правками и дополнениями.

У Поскрёбышева сложилось впечатление, что товарищ Сталин желает сохранить факт передачи этого документа в руки церковного деятеля в абсолютной тайне. Иначе почему же он давал распоряжение в пустом кабинете, еле слышным шёпотом?..

До 12 часов дня по радио, открыто, Молотов обратился к правительству Японии с просьбой выступить посредником в урегулировании вспыхнувшего вооружённого столкновения между Германией и СССР.

Чуть позже Сталин распорядился, чтобы начальнику Генштаба Жукову сообщили о вчерашнем решении Политбюро: послать его, Жукова, на Юго-Западный фронт.

Примерно в час дня Жуков позвонил сам. Был недоволен, задавал резкие вопросы:

— А кто будет руководить Генеральным штабом в такой сложной обстановке?

— Оставьте за себя Ватутина. Езжайте, мы тут как-нибудь обойдёмся.

* * *

…День продолжался. Пришёл Молотов. Его речь, обращённая к народу, уже прозвучала по радио.

— Ну и волновался ты, — заметил Сталин. — Но выступил хорошо.

— А мне казалось, я сказал не так хорошо, — не согласился тот.

— Хорошо, хорошо выступил. Молодец.

В который уже раз прибыл нарком обороны Тимошенко:

— Товарищ Сталин! Удар превзошёл все ожидания. Враг массированно бомбит аэродромы и войска. Много наших самолётов уничтожено прямо на земле.

— Сколько?

— По предварительным подсчётам, около семисот.

— Это же чудовищно! Народ доверил вам оружие! А вы?.. Надо головы поснимать с виновных! — и тут же позвонил в НКВД с поручением расследовать это дело.

Возмущался:

— Павлов, командующий Западным фронтом, не имеет связи с войсками… Говорит, опоздала директива… Почему опоздала? А если б мы вообще не успели дать директиву? Разве без директивы армия не должна была уже находиться в полной боевой готовности, разве я должен приказывать своим часам, чтобы они шли?..

Весь день в кабинете был только он, остальные менялись: приходили, уходили, возвращались. У каждого был свой управленческий аппарат, каждому надо было передать вниз по цепочке распоряжения товарища Сталина. В половине пятого опять пришёл Лаврентий Павлович:

— Товарищ Сталин! Патриарший местоблюститель Сергий после архиерейской службы объявил прихожанам о начале войны. Вот запись его выступления, — и передал отпечатанные под копирку листки.

Сталин с удовольствием прочитал. Спросил по-грузински:

— А ты знаешь, Лаврентий, что мои стихи ещё до 1914 года включили в хрестоматию грузинской классики?

— Конечно знаю, батоно Иосиф. Наизусть ваши стихи учил!

— Нам кажется, и это тоже хорошо написано, — перешёл на русский язык Сталин, отдавая листки и кивком разрешая продолжать. Берия продолжил:

— Мы выяснили, что этот поп велел перепечатывать проповедь под копирку. Рассылает по всем приходам. А простые люди переписывают от руки и развозят по Москве.

— И что? — спросил Сталин.

— Закон, товарищ Сталин, запрещает церкви вмешиваться в государственные и общественные дела. Тем более, если хорошо написано. Разрешите прекратить это?

Сталин отрицательно покачал головой. Пояснил:

— По советскому закону запрещена церковная деятельность вне церковных стен. А местоблюститель рассылает по приходам. Это — можно. Что ещё?

— Сергий, товарищ Сталин, якобы собственноручно написал и сам же отпечатал это обращение! А зачитал он его прихожанам с амвона сразу после утренней службы. Когда бы он успел? Кто его так рано информировал о войне? Разрешите расследовать.

— Нет. Этого не надо.

Берия смотрел преданно, серьёзно, но было видно, что он усматривает в этом запрете вождя какую-то хитрость. «Ох, что делать? — подумал Сталин. — Как им сказали в восемнадцатом году, что надо покончить с религиозным дурманом в головах людей, так они на этом и стоят. Вместо того чтобы вести пропаганду, внедрять научные знания, норовят покончить со священниками и церквями… Товарищ Сталин ещё в двадцать третьем году запретил всем губкомам закрывать церкви, арестовывать граждан по причине их веры в Бога. Разве прекратили? Нет: решили, что товарищ Сталин играет в демократа. Двадцать лет прошло, война началась, а им лишь бы чего снести, взорвать или кого посадить в тюрьму из-за веры в Господа…»

Погрозил пальцем:

— Лаврентий! Займись охраной тыла и ловлей шпионов! Идеологию оставь мне.

Подумал: «Нам сейчас только второй ежовщины не хватало…»

Глава шестая

Утреннее барнаульское солнышко — будто совсем с другого неба взялось, совсем не то, что полуденное или даже вечернее. Небольшой уютный город: бревенчатые домишки, заросли цветов вдоль дощатых заборов, выскобленные крылечки и лавочки — выглядел весёлым, свежим, радостным.

Утром 22 июня Вася Одиноков подошёл к синему зданию геологической экспедиции. На крыльце с тряпкой в руке суетилась лаборант-коллектор Галя. Она уже промыла перильца и балки. Теперь отмывала от въевшейся пыли ступени.