Житие Иса. Апокриф - [5]

«Им бы фокусниками работать», — мелькнула у Иса коварная мысль. Он взял протянутую лепешку, разломил и отдал половинки налево и направо в ждущие руки — самому есть не хотелось. Едва он пригубил чашу — она оказалась больше других, — как Ртеп взял из рук недоумевающего Учителя сей сосуд и пустил по кругу.

«Ритуал, — догадался Ис, — и я в этом милом обществе — предмет культа».

Не хотелось бы говорить, но это на минуту польстило самолюбию гостя. Все молчали, ожидая первого слова от Иса. Ртеп был настолько уверен в интеллектуальных способностях своего гостя, что не мог даже помыслить о необходимости вступления к его речи, тем более хотя бы о намеке на конспект выступления Учителя. Приходилось расхлебывать. Темы у него не было, и он понес первое пришедшее в голову, строя фразы с принятой тяжеловесностью:

— Ртеп, где же сестра твоя, Мер? Разве недостойна она вкушать хлеб за этим столом? Или это противно вашим обычаям?

Он понимал, что при такой конспирации не только сестра, но и осел хозяина знает все о планах этого союза. И не боялся разглашения.

— Сказанное тобой станет нашим обычаем! — воззвал в темноту Ртеп. Как гость и ожидал, любопытная Мер была недалеко. И гости, подтверждая слова хозяина, наклонили головы. Но если бороды и лысины сделали это величественно и неторопливо, то одна курчавая голова, белокурая и безбородая, метнулась по-мальчишески восторженно и задорно.

— Нави, пастух, — перехватил взгляд Учителя каменщик. — Горяч и неосмотрителен.

Сестра хозяина робко присела в самом малоосвещенном месте, где лишь изредка открывало ее, вспыхнув при каком-либо движении, дымное пламя. Но и вспыхнув, оно, как кисть художника, наносило лишь главное — тяжелые косы да бездонные глаза под густыми бровями. А Учитель по роду своей деятельности интересовался безднами.

— Слушаем тебя, Учитель, — вывел его из задумчивости густой голос Гефа.

— Мне бы вас послушать — сегодня впервые я прошелся по Священному городу. И ничем не занимался, только убедил дикарей у храмовых врат, которые хотели благочестиво побить каменьями несчастную женщину, отречься от своего намерения.

— Не мир, но меч нужен этому миру, — поднялся каменщик, он решился побыстрей подвести к делу замешкавшегося Учителя. — Каменные стопы Империи попирают нас. Жрецы, проповедуя покорность нечестивой власти, готовы делить с ней наше рубище. Помоги нам в нашей борьбе!

— Садись, Ртеп. И давайте будем беседовать сидя. Мех с вином — полон, а ночь — длинна. Верить же прежде всего надлежит в себя. Кто с вами? Народ? Какой — хлебопашцы, пастухи, ремесленники? А как с купцами и землевладельцами? Тоже проповедуете? И успешно? Значит, не очень… А вы бы еще с имперским наместником поговорили, — не сдержался Ис.

Все-таки внимание пьянило его. Как ни старался он себя обуздать, что-то заставляло говорить несвойственным ему языком и брать на себя такое, на что его никто не уполномочивал. Ему нравились эти люди, неосмотрительные и смелые. Ведь при неудаче — вялиться им на столбах вдоль дорог, покачиваясь на горячем ветру.

— Храм ждет повода, чтобы бросить нас на корм имперским шакалам. Империя же нас не очень боится, ей Даже нравится, что мы покусываем жрецов, — им она тоже не слишком доверяет, так что наместника устраивает наша грызня. Пока он думает, что нас интересует только очищение храма. И пока мы слабы, — казалось, без эмоций, неторопливо высказался кузнец Геф.

— Это понятно. Но я так и не уяснил, что же думает народ. Вы бродите по земле, проповедуете, должны же вы знать мысли, настроения, наконец — решимость!

— Так ведь по-разному мыслят, — закряхтел лысый плоскобородый рыбак по имени Сав. — Только я мыслю, покуда лодку с берега спихнешь — живот надорвать можно. А уж потом — не остановить! И здесь так. Семена брошены. И всходы есть. Да сорняков много — прополка нужна.

— Довольно иносказаний, — взмолился Ис, — дельного-то что ты предлагаешь?

— Идти и проповедовать слово твое, — невозмутимо ответствовал Сав.

— Тьфу, — обернулся и плюнул в темноту Ртеп, — с ним всегда так. И еще болтает: «потом не остановить»! Да через год проповедей мы на всех столбах висеть будем! Не слова, а мечи должны звучать!

— А пока — языки, — тряхнул кудрями Нави. Сав косил глазом и молча сопел. Наконец колыхнулся и неторопливо поднял руку, утихомиривая собравшихся:

— Нави, сынок, ты дело сказал — только языками нам и звенеть, чтобы мечами махать, их иметь надо. А где они? А?

Сав подождал, вновь колыхнул брюхом и затих. Никто не ответил. Тягостное молчание нарушил Геф:

— Я бы мог отковать с десяток мечей, больше — не получится. Заметят и донесут. В городе имперский гарнизон, и с десятком мечей здесь делать нечего. И одними проповедями дело не столкнешь, — он повел занемевшими плечами, словно именно сейчас намеревался столкнуть это дело, — нужно место, где можно ковать оружие и готовить людей. Меч — не палка!

— Крепость? — наклонившись, чтобы не задеть взглядом Учителя, посмотрел на него Ртеп.

— Крепость, — придавил тяжелой ладонью последнее слово Геф.

И снова — все потянулось к Ису.

— Чего вы от меня ждете — Геф дело сказал. Я добавлю, но прежде — нет для меня ни жителя Черной земли, ни варвара, ни Благословенного народа. И нет для меня раба — человек рождается свободным. Если согласны, буду говорить дальше.