Житейские сцены - [39]

— Вот видишь, Маша, стало быть, ты вовсе не мне обязана, но чувству, которое возникло в душе твоей; а оно приходит часто безотчетно и совсем не потому, чтобы тот, кто внушил его, был его достоин…

— Нет, я полюбила тебя не безотчетно, я привязалась к тебе за твою доброту, за твое бескорыстное участие к отцу, за все, что о тебе слышала. Я знаю, что не мы одни тебе обязаны. Разве ученики твои не говорили несколько раз при мне, что ты готов пособить каждому из них, чем только можешь, что ты только ищешь случая сделать добро? Вот за что я полюбила тебя, а когда полюбила, все остальное само собой сделалось, я невольно приняла твои правила и привыкла смотреть на жизнь, как смотришь ты сам. Однако ж ты слушаешь, что я тут болтаю, а стакан твой совсем остыл.

— Я не могу не заслушаться тебя: ты такая умница, такое добренькое, милое создание…

— Ты начал говорить о том, как мы будем проводить время. По вечерам будем читать вместе, за круглым столиком, при лампе. Чего я не пойму, ты мне растолкуешь. Иногда будем ездить к знакомым. Много знакомых незачем заводить. Андрей, так ли, а? Дома два-три, и будет.

— Иногда поедем в собранье: ведь ты поплясать не прочь.

— Поплясать-то, пожалуй, я люблю. Только ездить на бал дорого стоит. Грешно было бы с моей стороны и нечестно убить на одно платье то, что ты выручаешь в месяц с таким трудом.

— Ах, Маша, Маша! Зачем я не богат, мое сокровище? Клянусь тебе, я никогда никому не завидовал, не роптал на судьбу, что она послала мне скромную долю труженика. Но теперь, теперь я бы желал разбогатеть, Маша, чтоб окружить тебя всем, что делает жизнь приятною, легкою, веселою… Еще давеча, взглянув на комнатку, которую я приготовил для тебя, я сказал себе: не так бы я хотел убрать ее…

— Э! полно, Андрей! Может быть, в такой комнатке, о какой ты мечтаешь, сами-то мы с тобой сделались бы другие…

— Богатство отстраняет так много искушений, богатому легче быть честным и больше средств у него делать добро. Кто поручится за себя, что он, под гнетом нужды, не утратит частицу своего человеческого достоинства? А добрые дела? Бедный остается только при желании делать их. Иногда видит близкого ему человека на краю гибели и не может прийти к нему на выручку.

— Перестань, Андрей. Ты не то говорил прежде… и если любовь ко мне причиной этих мыслей, то мне больно. Нет! богатство как раз превратит людей в эгоистов, и, разбогатей мы с тобой, мы, пожалуй, делали бы гораздо меньше, чем делаем теперь. Половину наших добрых намерений перезабыли бы… А отец-то все не идет,— прибавила Маша, взглянув на часы; потом подошла к Андрею, сидевшему в раздумье, облокотясь на стол, взяла его за голову, посмотрела ему с минуту в лицо и поцеловала его в лоб.

В это мгновение старик отец вошел в комнату. Пойманная на этом братском поцелуе, Маша вспыхнула.

>III

— Хе! хе! хе! — смеясь и растягивая слова, произнес казначей.— Ай да дочка! Хорошо! Чуть проводила отца и целуется с молодым человеком. Что? Покраснела небось, как брусника? Ну, ступай же, за это поцелуй и меня, старика.

Маша крепко обняла отца и исполнила его желание.

— Где это ты пропадал, отец? Я ждала, ждала тебя с чаем.

— Ну да! ждала… Сама рада-радешенька, что может с женихом с глазу на глаз покалякать; ты со мной не хитри; знаю я вас, вертушек: все как одна.

— Да полно тебе! Скажи лучше, чаю хочешь?

— Чаю? а что ж, разве выпить еще стаканчик?.. Нет, не хочу.

— Разве уж пил где-нибудь?

— Да еще какой чай-то пил! Такого мы с тобой, дурочка, и во сне не видали. Цветочный, целковых в десять фунт; а? как тебе это кажется? Вот как нынче отец-то твой кутит. Знай наших. Теперь я на твой чай и глядеть не стану.

— Знаю, что ты заходил к Тупицыным.

— Ишь какая, все знает. А кто тебе это сказал? — небось вот кто,— он указал пальцем на Андрея,— чутьем узнал, чутьем, мошенник, что его превосходительство меня потребовали, и сейчас шмыг сюда! То есть черт их знает, этих влюбленных, как они пронюхают все, что им нужно. Ведь вот я сам точно такой же был… Ты что, егоза, смеешься?.. Думаешь, что я всегда такой старый был, как теперь? Врешь, еще получше твоего жениха был. Бывало, как припомадишься, да завьешь себе кок, да манишечку наденешь это глаженую, да как станешь в храме господнем на клиросе, так ваша сестра, девчонки, то и дело на меня искоса поглядывают… Сама поклон в землю кладет, а глаза-то все в сторону смотрят. Да что вы у меня, в самом деле! Вот я вам покажу себя, женюсь. Да еще на ком? На Фекле Фоминишне женюсь, на заседательской дочери. Вот и будешь знать, как над отцом смеяться, как мачеху наживешь.

— Ты что-то нынче особенно в духе, отец. Не награду ли тебе обещал Тупицын?

— В самом деле,— вмешался Андрей,— я редко вас вижу таким веселым. Верно, что-нибудь есть такое…

— Да еще какое! Что дашь, Маша? Скажу тебе радость. Сигар десяток купишь отцу?

— Ну говори, что такое?

— Нет, ты скажи, купишь?

— Да они вон на лежанке, куплены еще давеча… Говори же.

— Ай да дочурка, молодец девочка. Ну, теперь можно, так и быть. Слушай же: его превосходительство, в день рождения своей супруги, то есть в следующий четверток, изволит давать торжественный бал.