Жить в России - [3]

1 Атрибуты

Подвыпив с умудренным визави,

люблю поговорить лицеприятно

о горестных превратностях любви

России к россиянам и обратно.

Игорь Губерман

В этой главе мы рассмотрим атрибуты — то без чего страну понять невозможно, то, о чем нужно помнить всегда, то, чем насыщен воздух, сколько бы нас не убеждали в обратном.

Отдельная цивилизация

А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже

Нужны — как в русской бане лыжи!

Владимир Высоцкий

Россия тяготеет к Европе: мы сравниваем себя со странами Запада, интересуемся европейской политикой, участвуем в спортивных европейских первенствах. Наша школьная программа построена по европейским образцам, учебники содержат в основном сведения из истории этой части света. Мы неплохо знакомы с европейской философией, часто слышим призывы использовать управленческие и государственные технологии, изобретенные в европейских странах (гораздо реже — в странах азиатских, никогда — в африканских или латиноамериканских).

Тем болезненнее для нас факты, показывающие, что Европа нас своими не считает. Особенно чувствительно было расширение блока НАТО. Против кого объединяются? Вернее, от кого отсоединяются! От нас. В шенгенской зоне мы не присутствуем. Европейцы с большой неохотой и недоверием пускают к себе наш бизнес. После резкого сближения и даже братания в восьмидесятых — девяностых годах прошлого века между Россией и Западом в очередной раз наступило похолодание.

Мы действительно очень разные. Россия — особая цивилизация. Православие значительно отличается от католицизма и тем более от протестантизма. Александр Невский еще в XIII веке сражался против католиков на стороне монголов, а Иван Третий выкорчевал ростки западной модели развития, разрушив Новгород. Европейские рецепты у нас катастрофически не работают, наши люди плохо приживаются в Европе, и даже российские туристы легко различимы в городской толпе. Нетрудно заметить разницу многих базовых ценностей и навыков: нам ведь не придет в голову сообщать инспектору ГАИ о нарушении правил вождения, мы всегда на «другой» стороне и возникшие проблемы предпочитаем «решать» на месте. Немец же не только позвонит в полицию и сообщит номер неправильно припаркованной машины, но и выступит свидетелем в суде. Европейцам трудно понять нашу привычку по всем вопросам обращаться напрямую к президенту, минуя местные власти. В России не было ни Возрождения, ни Реформации, ни буржуазной революции.

Аналитический центр Юрия Левады: Подавляющее большинство, 71% россиян, не считают себя европейцами. Каждый второй уверен, что Европейский союз угрожает независимости России.

Наша цивилизация называется северной. Она выработала специфические приемы жизни и выживания. Не случайно говорят: что русскому здорово, то немцу — смерть. Русский воспринимает себя как часть окружающего мира, как часть планеты, он ощущает себя хозяином всего, что вокруг. Отсюда неприятие принципа неприкосновенности частной собственности. Отсюда ненависть к переменам: когда без ведома русского человека что-то меняется вокруг, он воспринимает это как насильственную перемену в нем самом. Отсюда же и привычка думать в масштабе всей планеты: все касается русского человека — это его мир.

Часто мы не понимаем проблем европейцев, мол, с жиру бесятся. Их жизнь основана на праве, наша — на справедливости, «на понятиях». Для них привычно свои проблемы решать в суде, для нас более естественно обращаться к уважаемому человеку. Ну и отношение к конституции у нас принципиально различное.

— У вас кто президент? — Медведев. — А у кого реальная власть? — У Путина. — И вы это считаете нормальным? — Да.

Замечательно различия проявляются в языке. Русский язык предназначен для выражения эмоций и имеет для этих целей богатый набор средств. Фраза на русском практически всегда неоднозначна, поэтому технические термины у нас, как правило, заимствованы. В русских народных песнях нет действия — это передача настроения. Сколько нюансов во фразе Высоцкого: «Ну, правда ведь — неправда ведь, что я — грабитель ловкий?» Или что стоит наше привычное: да нет, наверное.

Русская цивилизация построена на глубочайшем убеждении в своей уникальности, исключительности, несмешиваемости с другими, в частности то, что любой уехавший и критикующий — предатель, что самое большое наказание для русского человека — жизнь за пределами страны. Михаил Жванецкий: «Эмигрировать — значит перевозить туда все муки совести, плюс муки трудоустройства, плюс врожденное русскоязычие».

Читая у Льва Толстого, как Наполеон приближается к Москве, мы понимаем, что дело не только в несмешиваемости с другими, но и в уникальности стиля мышления и поведения народа, его абсолютного отличия от европейцев.

Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.

Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором писал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию.