Жить не дано дважды - [25]

— Стыдно жить: Марина, — тяжело сказал Степан. — Соберемся дружки — мужики здоровые — отводим друг от друга глаза. Прятал у себя пленного, тот поправился, ушел куда-то. Подобрал раненого красноармейца, когда наши еще отступали, — умер, рана в живот была.

Девок в Германию в прошлом году забирали, мы их из-под носа у румын увели… Только все это не дело для меня. Вот я и обрадовался, когда Лиза сказала про тебя.

Степан молчал, улыбнулся:

— Ты мне приказывай, что надо, все сделаю… Мне ведь перед тобой, Марина, стыдно. Девочка ты — на такую опасность пошла, а я, как у Христа за пазухой, живу — и в ус не дую. Понимаешь ты меня?

Еще бы!.. Мне тоже вот было стыдно и больно, что кто-то умирает, а я ничего не делаю для Родины. Степана я понимала. Не понимала я Василия — наверное, это и невозможно, понять психологию предателя. Ну на что он рассчитывает?

На что? Ведь наши наступают! Неужели надеется, что Молдавию оставят по-старому румынам? Или надеется с ними уйти? Или думает отсидеться, оправдаться тем, что не выдал меня врагу? Так наши ему этой «доброты» не простят!

Степан словно подслушивал мои мысли, или думали мы одинаково. Он сказал:

— Вы, Марина, не судите о нас тут по Василию. Все они — кулацкая душа, при румынах жили зажиточно, им Советская власть ни к чему. Только Лиза у них человек, и та запугана. В батрачках у них всю жизнь. Муж ее — дружок мой. При нем они ее боялись трогать, а сейчас в страхе держат… Андрей, как наши отходили, с ними ушел. А я замешкался в дороге, в Кишинев ездил. Пока до дому добрался — наши далеко ушли. Теперь вот и стыдно — как им в глаза посмотрю, когда придут?

Мы долго молчали. Я уже собралась было идти спать, как Степан спросил:

— Расскажите, Марина, про армию. Провожал бойцов в петлицах, встречу в погонах…

И я стала рассказывать о Советской Армии. Чуть не до рассвета проговорила. А когда легла спать, вдруг представила себя на месте всех людей, оставшихся в оккупации, и мне стало страшно.

6.

Два дня спустя, когда я в сумерках пробралась к дому Степана, он встретил меня на пороге громогласным возгласом:

— А-а-а, М-мариночка, здравствуйте!

Как-то нелепо взмахнул руками, тоненько засмеялся.

Я отшатнулась.

— Да вы пьяны, Степан!

Сердце бешено заколотилось — только этого мне и не хватало.

— Пьян! — подтвердил Степан. — П-после купания!

К счастью, выбежала Вера.

— Входите, входите, Марина! — певуче скороговоркой заговорила она. — Не пьет ведь — скосило от полстакана. Сейчас я его крепким чаем отпою. И вы погреетесь с дороги.

— Погреетесь! — блаженно улыбаясь, подтвердил Степан. — Извините.

Вера быстро накрыла на стол, налила мне чая, а Степану одной черной заварки. Степан хлебнул, поморщился. Вера сурово сказала:

— Пей! Что Марина о тебе подумает?

— По-подумает, — согласился Степан и почти залпом опорожнил кружку крутого, черного кипятку.

Глаза его светлели, трезвели.

— С чего это вы, Степан, выпили?

— С купания! — откликнулась за него Вера. — Днестр переплывал!

Я ахнула:

— Это зачем же?!

— Затем, — сказал тихо Степан. — Невозможно пробраться к переправе. Я и поплыл — две зенитные точки засек…

Степан совершенно трезво выложил мне данные наблюдений. Очень ценные данные. Я взглянула на часы и помчалась на чердак: приближалось время связи с Центром. Данные Степана очень кстати.

Под утро в стороне Дубоссар рвались бомбы, гремели зенитки, тявкали пулеметы. Утром к Степану пришел старик — какой-то дальний родственник из Дубоссар и рассказал: переправа разбита, берег искрошен. Мы со Степаном понимающе улыбнулись. А старик строил догадки: почему-то в Дубоссарах стали скапливаться вражеские части, переправа-то разбита?

Я уже поняла почему: враг отступает на ту сторону Днестра, будет там укрепляться. Теперь у него осталась только одна переправа на этом участке — в Григориополе. Надо идти туда и как можно быстрее. У меня уже созрел план разведки, я с нетерпением поглядывала на старика: скоро ли уйдет?

Вера поняла.

— Дедушка, — сказала она, — отдохните с дороги.

И они вышли вместе.

— Марина, — сказал Степан. — Сегодня воскресенье, в Григориополе большой базар. Туда крестьяне со всех деревень едут.

Ясно, чем больше народа, тем больше возможности проникнуть без подозрения в недозволенные места. Вчера я весь день провела в Григориополе, кружилась в районе переправы, но обнаружила лишь одну зенитную точку. Не может быть, чтобы переправа так плохо охранялась. Или зенитки хорошо замаскированы, или они на той стороне Днестра — выяснить необходимо сегодня же.

Степан выслушал меня внимательно. Потом серьезно сказал:

— Все выясним.

— Неужели опять в воду? Ведь ледяная она!

— Ледяная, — спокойно согласился Степан. — Надо — так надо.

Пошли мы врозь.

Я шла проселками и лишь километрах в трех от города вышла на шоссе Дубоссары — Григориополь. Увидела то, что и ожидала, — на Григориополь двигались воинские части. Немцы, итальянцы, румыны, — либо пешим ходом, либо на конях.

Я попросилась на повозку с румынскими солдатами и спокойно въехала в город.

Городские улицы забиты. Все улицы текут в одном направлении — к переправе. А до самой переправы не пробиться: машины, лошади, телеги, люди — вплотную друг к другу. Раздавить могут.