Жить и умереть свободным - [3]

Самому подполковнику Киселеву несказанно повезло: во время бунта он был за территорией зоны, в прилагерном поселке. Окажись он на зоне – его просто бы разорвали на части.

«Хозяин» стоял в заснеженном дворике служебного дома, и огненные отблески пожара ложились ему на лицо. В этом огне горела карьера начальника ИТК, его блестящий послужной список и безбедная пенсионная жизнь, до которой оставалось совсем немного. Глядя на багровые штопоры пламени, Киселев лишь печально матерился, прикидывая, чем это может закончиться и для зоны, и лично для него. Он понимал: единственный выход – срочно вызывать спецназ УФСИНа и внутренние войска подавления бунта. Понимал он и другое: после того как бунт будет подавлен, лучшее, на что он может надеяться, – это немедленное увольнение на гражданку. При худшем раскладе Киселев наверняка бы пошел за халатность на «Красную шапочку», специальное «ментовское» ИТУ под Нижним Тагилом, где порядки, по слухам, были еще хуже, чем те, которые он насаждал тут, в Хабаровском крае…

* * *

– Слышь, Малина? – чернявый жилистый арестант лет сорока приподнялся со шконки, почесал густо татуированной рукой такой же татуированный живот. – Там стреляют или мне это кажется?

Витя Малинин – тщедушный мужчинка с тонкой грязной шеей, в огромной робе и таких же не по размеру штанах – подошел к стене, облицованной «под шубу», приложил ухо к ее поверхности.

Сюда, за толстые стены штрафного изолятора, лишенного окон, обычно не проникали звуки извне. Однако теперь автоматные очереди звучали настолько громко, что были слышны даже тут.

– Стреляют, Чалый, – Малинин испуганно заморгал.

– Значит, не врали… Бунт, суки, замутили. – Татуированный свесил ноги со шконки и нервно почесал затылок. – Хреново дело…

– Почему?

– А ты, чмошник голимый, еще не понял? Попишут нас тут. Как пить дать!

Так уж распорядилась судьба, что во время бунта в одной камере ШИЗО подобрались два совершенно непохожих зэка.

Особо опасный рецидивист Иннокентий Астафьев, или, по-лагерному, Чалый, был среди зэков едва ли не самой одиозной фигурой. Авторитетные воры давно уже приговорили к смерти, и потому лагерное начальство поселило его в ШИЗО без права выхода в жилую зону. У Чалого было тут все: наркотики, водка и даже молоденькие мальчики-«петухи», которых ему исправно поставлял тот же Киселев. При всей своей гнусности Чалый был человеком умным, хитрым и очень изворотливым, а главное, отличался быстротой мышления и гибкостью ума.

Что касается Виктора Малинина, то этот был зэк из совершенно иного мира: бывший вертолетчик сельскохозяйственной авиации попался на перепродаже авиационного керосина. Погорел Малина банально – просто забыл поделиться краденым с начальством, которое его и сдало ревизорам. А так как перепродажа украденного тянула на «особо крупные размеры», суд отправил бывшего авиатора на «строгач», перевоспитываться адекватно количеству украденного. Воспитатели на зоне попались отменные: спустя месяц он записался в «козлятник», или «актив», надев красную повязку. Однако «козел» из «первохода» получился никудышный: ведь Малина не пользовался среди арестантов абсолютно никаким авторитетом, к тому же дважды погорел на мелком воровстве. Как следствие – его быстро начали чморить свои же «козлы». Запахло самосудом, суицидом и прочими неприятностями. А потому начальник оперчасти от греха подальше упрятал его в ШИЗО. И не куда-нибудь, а в камеру к Чалому – в других камерах просто не было места. В перспективе Киселев собирался этапировать Малину на какую-нибудь дальнюю зону.

Зоновский бунт ни для Малинина, ни тем более для Чалого ничем хорошим закончиться не мог по определению. Ведь зэки наверняка бы попытались ворваться в ШИЗО, чтобы освободить товарищей по несчастью, которых в соседних камерах было с избытком. А уж тогда и лютого беспредельщика Чалого, и жалкого «козла» Малину ждала смерть от рук разгневанных арестантов, и хорошо еще, если недолгая и немучительная.

Вот и получалось, что единственным шансом спасти свои жизни был побег. Но как убежать с зоны, охваченной бунтом? А главное – куда? Ведь вокруг, насколько хватает глаз, – морозная заснеженная тайга, холод, безлюдье, бескормица и дикие звери… Да и менты наверняка будут из кожи вон лезть, чтобы отыскать беглецов! И уж тогда живым им вряд ли удастся выйти. Еще с гулаговских времен на Дальнем Востоке существует негласное правило: всех пойманных беглецов пристреливают «при оказании сопротивления».

И хотя слово «побег» пока не произносилось, оба арестанта думали о нем весь вечер, пока не заснули. А ночью проснулись от странного жара в камере. Спустя несколько минут в помещение медленно посочился едкий удушливый дым, какой обычно бывает от горящей резины. Вскоре прибежал испуганный контролер.

– Астафьев и Малинин, с вещами на выход! – свистящей скороговоркой скомандовал он. – Быстро, быстро…

– А что произошло, гражданин начальник? – непонятливо уточнил Чалый.

– Эти уроды только что ШИЗО подожгли. Сгорим ведь все на хрен! – контролер выглядел предельно обескураженным. – Или задохнемся. Давайте, давайте… Мне еще отвечать за вас!