Жить и помнить - [27]

В горвоенкомате Дембовскому назвали неведомый доселе город Бузулук — там, оказывается, формировалась польская армия. Выписали железнодорожный литер, выдали сухой паек на дорогу — поезжай.

Время было военное, и Дембовскому пришлось использовать все разнообразные возможности железнодорожного транспорта. Ехал на третьих пыльных багажных полках, стоял в тамбурах, валялся на платформах, где ветер дул, как в аэродинамической трубе, не брезговал буферами и подножками. Как бы там ни было, в город Бузулук, ставший его мечтой и надеждой, он добрался.

На перроне захолустного непрезентабельного вокзала суетились, мельтешили, шумели бог весть куда и откуда едущие люди с мешками, корзинами, узлами, с грудными орущими младенцами и ветхими, на ладан дышащими, стариками. Здесь особенно чувствовалось, как разворотила, растревожила война мирный устоявшийся человеческий быт. Война сорвала с насиженных мест тысячи людей, поставила на колеса заводы и фабрики, погнала стада, табуны и отары по бесконечным тернистым дорогам отступлений и эвакуации.

Вдоль перрона то и дело проносились тяжело нагруженные, пылью запорошенные, меловыми иероглифами испещренные товарные составы. В реве запыхавшихся, жарким паром дышащих паровозов-астматиков слышалось приказывающее, требующее, угрожающее: «Война!»

В нерешительности стоял Станислав Дембовский перед входом в здание вокзала, не зная, куда направиться, кого спросить. Никому в вокзальной толпе не было дела до высокого блондина в помятой грязной тужурке нерусского образца.

Неожиданно Станислав услышал польскую речь. Двое мужчин, в старых, изрядно потрепанных рабочих куртках, с вещевыми мешками за плечами, укрываясь от ветра, старательно закручивали махорочные козьи ножки. Один, тот, что помоложе, был в засаленной кепке, довольно лихо надетой набекрень. На голове его спутника торчала помятая черная шляпа, чем он сразу выделялся среди демократического моря фуражек, пилоток, косынок, платков.

Станислав подошел к землякам, поздоровался, назвал себя. Парень в кепке оказался общительным. Не скрывая усмешки, значения которой Станислав не мог понять, спросил, впрочем, по-дружески:

— Топаешь на службу к генералу Андерсу?

— В польскую армию, — неуверенно подтвердил Станислав.

Фамилию командующего польской армией в СССР он услышал впервые. Был ли генерал Андерс из новоиспеченных или и в старой польской армии занимал видный пост, Станислав не знал.

Парень в кепке оценивающе посмотрел на Станислава.

— Да, знали в Лондоне, кого главнокомандующим польской армией в России назначить. Пан генерал Владислав Андерс человек известный, — и, не договорив, снова бросил на Станислава испытующий взгляд.

Из уклончивых слов парня можно было заключить, что он знает об Андерсе что-то не очень украшающее генерала.

Станислав хотел было сказать, что он приехал служить Польше, а не Андерсу, но счел за благо промолчать. Кто их знает, случайных попутчиков.

— Мы туда же, — сухо признался тот, что был в шляпе. — Пошли вместе. Говорят, недалеко.

В первый же день Станислав увидел генерала Андерса. В новом, отлично пригнанном обмундировании, он стоял на крыльце штаба и нервно теребил в руках кожаную перчатку. Пожилой полковник с болезненным лицом что-то вполголоса докладывал командующему. Генерал явно торопился, и на его выхоленной надменной физиономии было нетерпеливое, брезгливое выражение.

Над крыльцом, как раз над головой генерала, на длинных тонких флагштоках развевались на ветру флаги союзников: красно-белый, полосатый, как матрац, с прямоугольной синей заплатой у древка — американский; синий с крестом во все полотнище — английский; красно-бело-синий — французский.

— Картинно выглядит наш пан хозяин под флажками, — усмехнулся парень в кепке и одним глазом подмигнул Станиславу: знай, мол, наших!

Разговорчивый парень определенно нравился Станиславу. Веселый, дружески настроенный. Да и его приятель в черной замызганной шляпе хотя больше молчит, но тоже, видно, человек надежный. «Хорошо бы попасть в один взвод с ними, — подумал Станислав. — Не бог весть какие друзья, а все же знакомые».

Так оно и получилось. Приемная комиссия, куда направили прибывших, не разводила излишнего бюрократизма. После короткой формальной процедуры — кто, откуда, какое воинское звание? — Станислав Дембовский и два его новых знакомых стали жолнежами третьей роты первого батальона первого полка.

Парень в кепке — он назвался Здиславом Каспшаком, — примеряя шинель, по своему обыкновению, подмигнул Станиславу:

— Люблю греться, да как бы не обжечься!

Станислав не понял, что хотел сказать Каспшак, а его попутчик Хенрик Заблонский угрюмо посмотрел на приятеля, видно не одобряя его болтливость.

А Станислав был рад: словно сделал первый шаг к родине.

Солдат снова стал солдатом!

Третьим взводом, куда попали Дембовский и его два новых товарища, командовал подпоручник Ежи Будзиковский. В легком, ловко перехваченном в талии американском френче, в щеголеватой конфедератке, с колючей щеточкой аккуратно подстриженных усиков, с тонкими, по-девичьи подбритыми бровями, Будзиковский напоминал Станиславу молодых офицеров-пилсудчиков, что до войны со шляхетским гонором фланировали по Маршалковской. Будзиковский слегка шепелявил. Казалось, язык у него мясистей и толще, чем положено, и это мешает подпоручнику правильно произносить слова. Чтобы скрыть свой недостаток, Будзиковский выговаривал окончания слов неестественно твердо.