Жилплощадь для фантаста - [16]

– И продолжение будет?

– Теперь, раз начал, будет. Я его сквозь время хочу протащить. И в настоящее, и в будущее.

– А почему их там у тебя три?

– Сам еще не знаю. Но почему-то получилось три.

– А с Главным распорядителем абсолютными фондами все так и оставишь?

– Что значит – оставишь? Я ничего не брал, так и оставлять нечего.

– У вас, писателей, все на заметке. Где-нибудь да и вставишь.

– Возможно. Ручаться не могу.

Да что тут ручаться?! О той истории, которая произошла со мной, я писать не хотел. Противно было. А вот о другой… Я ведь мог, мог выдумать Геннадия Михайловича! Так вот о том, другом Главном распорядителе я действительно хотел написать. У меня уже и сюжет был в голове. Собственно, он начал складываться еще там, в приемной, когда меня привезли на «Волге». Этот рассказ я не чувствовал в виде точки. Он складывался по частям, по следам событий, по отпечаткам событий в моем сознании. Рассказик должен был получиться веселым и безобидным. Я знал, что писать про Главного распорядителя абсолютными фондами реалистический рассказ не стоило. В моих глазах Главный распорядитель был нетипичен.

– Я тебя вот еще о чем хочу спросить, – сказал Афиноген. – В твоем рассказе в нашем времени оказался другой Приклонов?

– Пожалуй, что так, – согласился я.

– Почему, пожалуй? Ты же ведь писал рассказ, тебе и знать! Так тот или не тот?

– Скорее всего не тот.

– Нашего-то Приклонова в кандалы не заковывали?

– Нет. На дыбу поднимали, а в кандалы – нет.

– А почему же ты, Федор Михайлович, в кандалах оказался?

– Ну вот. И ты туда же… Производственная травма. Да и не травма даже, а так, пустяк, даже в санчасть не обращался.

– А железка?

– Что железка?

– Откуда цепь с кольцом взялась, Федор Михайлович?

– Придумал.

– Та-ак… А почему Валентина Александровна вдруг в каком-то НИИ оказалась? Она ведь, кажется, в Политехническом работает? Преподавателем…

– А в рассказе она в НИИ работает. Это ведь все-таки рассказ, а не хроника жизни нашей семьи.

В большой комнате началось какое-то движение. Загремел таз. Торопливо пробежали в коридор Ольгины подруги.

– Федя, – открыла дверь кухни Валентина, – «Скорую» опять вызывать надо. Маме плохо.

– Сейчас, – ответил я. И Афиногену. – В автомат бежать надо.

– Пошли. Позвоним. Да и домой мне пора. А ты, Федор Михайлович, как-нибудь заскочи ко мне на днях. Дело есть.

– Ведь сколько раз говорила, – сказала Валентинам – попроси в писательской организации, чтобы тебе телефон поставили.

– Телефон! Еще чего захотела. Хм… Телефон. Не так-то просто.

– А бегать по автоматам легче?

Пелагея Матвеевна сидела на диване, закрыв лицо мокрым полотенцем, по которому в таз ручьями бежала кровь. Кровь шла из носа. Вот уже с месяц, как только началась очередная эпопея с квартирой, иногда по нескольку раз в день случалось это.

– Да не надо «скорую», – донеслось из-под кровоточащего полотенца. – Каку холеру ее вызывать.

– Я все же вызову, – сказал я.

Соседка уже ушла. Дочь и жена суетились возле Пелагеи Матвеевны. Подруги, распрощавшись, выскочили на лестничную площадку.

Я вызвал «скорую», вернулся в квартиру, сообщил, что машина вот-вот придет, и снова вышел, чтобы встретить врача.

Афиноген ждал меня внизу. По его лицу было видно, что он что-то хочет сказать мне. Но тут подошла «скорая».

Врачи сделали, что могли, и уехали. Ничего непоправимого в тот вечер не произошло. Потекла, потекла у старухи кровь из носу, да и перестала.

7

Черт дернул меня начать писать. Но потом я об этом перестал жалеть. Писать было интересно. Когда я говорю: придумал, то на самом деле я ничего не придумал. На самом деле все так и было, есть или будет. Ну, а если и не будет, то не беда, я придумаю что-нибудь еще.

Первый рассказ я начал писать по картинкам. Журнал «Техника-молодежи» предложил конкурс по рисункам, иллюстрациям, на которых было изображено все, что могло встретиться в фантастических романах: пришельцы, звездолеты, дельфины, египетские пирамиды, непонятные статуи (каменные – решил я про себя) и люди. Впрочем, они вполне могли быть пришельцами. Я тогда еще не знал, что все, что я напишу, все было, есть или будет, но почему-то сделал все «наоборот». Каменные статуи стали у меня разумными существами, люди – кибернетическими машинами, и дальше все в таком же духе. Рассказ я писал девять месяцев, по одной строке в день. Мне жалко было зачеркивать уже написанное, и я ничего не зачеркивал. Рассказ я назвал «Почти как люди?». Вру, вернее, ошибаюсь. Рассказ назывался: «Не только нам подобные…». Оказалось, что такие рассказы уже писали и до меня. Я впервые был потрясен волшебной силой фантастики.

Теперь-то я уж точно знаю, что придумать, чего бы не было, нет или не будет, невозможно. Но тогда я этого не знал и написал еще пятьдесят рассказов. Начиная с десятого, я тратил на рассказ уже от одного дня до трех. И это не потому, что я стал быстрее водить пером по бумаге. Я просто немного наловчился. Рассказы мои никто не печатал. Рассказы мои никто из редакторов и рецензентов даже не читал, потому что они не были фантастическими. Но я-то писал фантастические, даже научно-фантастические!