Жила-была старушка - [5]

Вскипев, тетушка вскочила на ноги.

— Он меня режет?

— Д-да.

— Он не имеет права, это разрешено только коронерам.

— Ну, мы иногда позволяем…

— Сию минуту идите туда и скажите, пусть этот Потрошитель вернет мою благородную новоанглийскую кровь в мое благородное новоанглийское тело, а если он оттуда что-нибудь вынул, пусть пришьет назад, чтобы работало как часы; а когда тело починят, я должна получить его обратно! Слышали?

— Но я ничего не могу сделать. Ничего.

— Ладно. Вот что я вам скажу. Я буду здесь сидеть все две сотни лет. И как только кто-нибудь подойдет близко — плеваться эктоплазмой прямо ему в левую ноздрю!

Взвесив эту мысль в своем слабеющем мозгу, Каррингтон застонал.

— Весь наш бизнес пойдет прахом. Вы этого не сделаете.

Тетушка весело улыбнулась:

— Неужели?

Каррингтон устремился по темному проходу между скамей. По пути он сделал несколько телефонных звонков. Через полчаса перед моргом заревели моторы. По проходу вдоль скамей, вслед за потерявшим самообладание президентом, поспешили трое вице-президентов морга.

— В чем затруднение, мадам?

В ответ они выслушали несколько отборных богохульств.

Началось совещание, а санитару было указано приостановить работу по крайней мере до той поры, когда будет принято решение. Санитар вышел из препараторской и, покуривая большую черную сигару, стал ждать; на его губах играла приветливая улыбка.

Тетушка уставилась на сигару.

— А пепел вы куда стряхивали? — в ужасе спросила она.

Санитар только непроницаемо скалился и пускал дым.

Совещание закончилось.

— Мадам, признайтесь честно: вы задумали выселить нашу службу на улицу?

Тетушка обвела взглядом их хищные лица:

— О, я бы не прочь.

Каррингтон вытер вспотевшие щеки.

— Вы можете получить свое тело обратно.

— Ага! — вскричала тетушка. И предусмотрительно осведомилась: — Целым?

— Целым.

— Без формальдегида?

— Без формальдегида.

— С кровью?

— Да с кровью, боже мой, с кровью, только забирайте и уходите!

Чопорный кивок.

— Вот это по-честному. Согласна. По рукам!

Обернувшись к санитару, Каррингтон щелкнул пальцами:

— Да не стойте тут как болван. Делайте дело!

— И поосторожней там с сигарой, — предупредила Тильди.

— Полегче, полегче, — проговорила тетушка Тильди. — Поставьте корзину на пол, чтобы я могла ступить внутрь.

Она не стала особенно разглядывать тело. Заметила только: «Вид натуральный». И упала навзничь в корзину.

Кожу защипал арктический мороз, к горлу подкатила тошнота, голова закружилась. Словно сливаются две капли жидкости. Вода пытается просочиться в дорожное покрытие. Дело не быстрое. Трудное. Словно бабочка старается втиснуться обратно в брошенную сухую оболочку куколки!

Люди из морга наблюдали за усилиями тетушки Тильди. Мистер Каррингтон очень волновался. Он тискал себе пальцы, размахивал руками, словно надеясь помочь. Санитар, настроенный явно скептически, следил за происходящим с ленивым любопытством.

Просочиться в холодный продолговатый камень. Просочиться в статую, древнюю и застывшую. Втиснуться.

— Оживай, чертова кукла! — прикрикнула на себя тетушка Тильди. — Поднимись хоть чуть-чуть.

Тело приподнялось, корзина зашуршала.

— Где твои ноги, женщина!

Тело начало вслепую обшаривать корзину.

— Смотри! — крикнула тетушка Тильди.

Тело ощутило тепло комнаты, возникший откуда-то препарационный столик, к которому можно прислониться, хватая воздух.

— Двигайся!

Тело сделало скрипучий, неуверенный шаг.

— Слушай! — отрывисто скомандовала она.

В отвыкшие слышать уши полились звуки. Хриплое, нетерпеливо-настороженное дыхание санитара (он был потрясен), хныканье мистера Каррингтона, собственный резкий голос.

— Иди! — крикнула она.

Тело сделало шаг.

— Думай!

В старом мозгу зашевелились мысли.

— А теперь — говори! — приказала тетушка Тильди.

Тело с поклоном обратилось к санитару:

— Очень вам обязана. Спасибо.

— А теперь, — заключила она, — плачь!

Из ее глаз полились слезы совершенного счастья.

И теперь, каждый день после четырех, если вам вздумается навестить тетушку Тильди, достаточно подойти к ее антикварному магазину и постучать в дверь. На ней висит большой траурный венок. Но это ничего не значит. Тетушка Тильди оставила венок на месте. Чувством юмора она не обделена. Вы стучитесь в дверь. Из-за двух засовов и трех замков до вас долетает пронзительный отклик:

— Кто там — человек в черном?

Вы смеетесь и говорите: нет-нет, тетушка Тильди, это я, и больше никого.

Она смеется и приглашает: «Входите, быстро», распахивает дверь и тут же захлопывает у вас за спиной, чтобы следом как-нибудь не проскользнул человек в черном. Потом отводит вас в комнату, наливает чашку кофе и показывает новейший из связанных свитеров. Она не такая проворная, как в молодости, и не так хорошо видит, но все же она молодцом.

— А если вы будете хорошо себя вести, — тетушка Тильди отставляет в сторону свою чашку кофе, — я вас кое-чем порадую.

— Чем же? — спрашивает посетитель.

— А вот чем. — Тетушка довольна своей уникальной особенностью и получает удовольствие от шутки.

Деликатным движением ее пальцы расстегнут белое кружево воротничка и блузки и на мгновение приоткроют то, что находится под ним.

Это длинный аккуратный шрам, оставшийся после аутопсии.