«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева - [34]

Что касается несовершеннолетних заключённых, тех самых «малолеток», то их судьба представляется мне наиболее трагичной изо всех категорий сидельцев в украинских тюрьмах. Что в их историях самое тяжёлое? Подростки попадают за решётку в первый раз и довольно часто за какие-нибудь не самые тяжелые преступления. Получают срок, сидят и не замечают, как в их психике происходит очень серьёзный сдвиг. Самое страшное — они перестают бояться тюрьмы. Она становится для них привычным местом обитания. Ребята взрослеют в неволе, живут в ней, в неё вживаются, в итоге чувствуют там себя более комфортно, чем в той жизни, что за тюремными стенами, и потом им не страшно вновь оказаться в тюрьме, потому что тюремная жизнь знакома и понятна.

Малолетки — единственная категория заключённых, которая, как мне показалось, продолжает верить в блатную, тюремную романтику с её специфическими отношениями между людьми, экзотическими для несведущих обычаями и ритуалами. Хотя, по моим наблюдениям, вся эта пресловутая романтика давно осталась в прошлом. И в Лукьяновке, и раньше, в Херсоне, я убедился, что серьёзные, «авторитетные» люди в наше время с наколками не ходят. Воровской флёр с «понятиями», татуировками, по которым раньше можно было, не спрашивая, прочитать биографию зэка — сколько раз сидел, за что, где, какое место занимает в тюремной иерархии, — всё это утратило своё значение и стало представлять интерес лишь для наивных и восторженных подростков. Или для каких-то людей уж очень старой закалки — слишком серьёзно изменился контингент людей, попадающих в тюрьму.

Представления о «чистой» воровской жизни — это сказки прошлого, а то и позапрошлого века. Для людей, даже и сейчас называющих себя «ворами в законе», сняты практически все табу. Запрет иметь семью, вступать в контакты с государственными и коммерческими структурами, тем более с правоохранительными органами, — теперь это все уже практически анахронизм. Как «решать проблемы» в тюрьме, если тебе запрещено понятиями иметь дело с тюремной администрацией? Да никак. А как тогда жить в тюрьме? Ведь хочется жить не просто, а хорошо… Сейчас, особенно на Украине, трудно понять, где проходит грань между правоохранителями и криминальным миром — все смешалось в этом доме… Одни лишь «малолетки» продолжают питаться мифами прошедших времён, заряжаются блатными «приколами» и после первой отсидки воспринимают тюрьму как своё заслуженное, не самое худшее место в жизни. Это горько и страшно.

Подростки и в Лукьяновском СИЗО пытались вести себя как «блатные». Был случай, когда они заподозрили баландёра — раздатчика еды — в том, что он якобы доносил на них администрации. Двое умудрились как-то вылезти через «кормушку» — окошко для передачи пищи — на «продол». Там они напали на этого баландёра и избили человека, который был старше каждого из них раза в три. Потом выяснилось, что в их камере верховодил малолетний племянник какого-то авторитета из киевского пригорода, воспитание сказывалось.

Костя пытался хоть как-то привлечь их к своим занятиям, сделать «адептами секты». Понятно, что он не собирался становиться для них Макаренко или Сухомлинским, у него своих проблем хватало, но всё же вправить мозги с помощью регулярных занятий физическими упражнениями, считал вполне реальным.

Пример Кости и его «секты» ещё раз заставляет меня повторить — огромное количество разных людей, прошедших передо мной в тюрьме, не оставили у меня ощущения, что все они или хотя бы большинство из них абсолютно испорчены криминальным миром. И, несмотря на присутствие некоей внутренней тюремной иерархии, отношения между теми, с кем я встречался, строились на основании не того, кем ты хочешь казаться, а что из себя на самом деле представляешь.

В той среде, где я побывал, было важно, с каким «бэкграундом» ты туда заехал, справедливо или несправедливо оказался в тюрьме. Заключённые по уголовным статьям смотрели на нас, политических, как на случайных и даже странных для украинской тюрьмы людей. Они не понимали, за что политических в ней держат. Для уголовника государство закономерно всегда было главным врагом. Оно, государство, изначально несправедливо к воровскому миру, поскольку он живёт по другим законам. И появление большой категории людей, попавших в тюрьму за то, что они выполняли свой долг, служебный и профессиональный, — политиков, сотрудников силовых структур, журналистов — вызывало удивление у «джентльменов удачи», а сами политические — сочувствие. Закоренелые уголовники идут на риск попасть в тюрьму осознанно. Люди же, служившие, по сути, государству, представлялись жертвами предательства этого самого государства. Точнее, не самого государства, а определённого политического режима. В данном случае режима Петра Порошенко.

Ещё о занятиях и способах убить время. Несведущие люди часто представляют себе тюрьму как царство картёжной игры. Вспоминают о страстях, с этим связанных, — как в карты проигрывают все свои вещи, пайку чуть ли не на годы вперёд, огромные суммы денег и чуть ли не собственные жизни. Могу сказать, что я никогда не слышал в тюрьме про такие страсти, даже про конфликты из-за игры в карты, да и сами карты видел в руках сокамерников крайне редко. Видел, как соседи играли в какую-то интеллектуальную игру со сложными для меня правилами — то ли покер, то ли бридж. И всё. Зато мой сосед по Лукьяновке играл с блатными «на интерес», то есть на деньги, в настольный теннис. Он был чемпионом города, в котором жил, играл великолепно и как-то его пригласили поиграть «по-серьёзному». Причём если первые два-три партнёра не представляли из себя ничего серьёзного, то потом к столу подошел человек, который до этого равнодушно наблюдал за игрой со стороны, и с первых же подач стало ясно, что он играет профессионально. Оказалось, что в настольный теннис этот персонаж играл на уровне мастера спорта. Ставки в игре были порядка 100 долларов за партию. Мой сосед с ходу проиграл три, но потом все же отыгрался и остался в итоге «при своих» — вовремя остановился. В общем, все как в азартных играх на воле — сначала слабые соперники для затравки, которые втягивают в игру и дают победителю некое чувство эйфории. И так бывает в тюрьме — серьезно проиграться можно не только в карты, но и в настольный теннис.