Жиган - [32]

– Эх, парень, теперь богу молись.

Из комнаты прапорщика Моргунчика, который должен был следить за порядком, не доносилось ни единого звука. Да и на кой черт ему встревать, еще не ровен час самого замесят.

– Куда прешь, чушок? А ну, осади!

– Так ведь я…

– Захлопни пасть!

Среди тех, кто покорно дожидался своей очереди у двери, Жиган увидел всех отрядных активистов-повязочников, в том числе и председателя совета отряда. Вся их власть исчезла, растворилась в холодной морозной ночи.

Сейчас, без вертухаев и пастухов, они были такими же мужиками, как и все остальные. Настоящая власть была у других.

Вон они, размахивают кулаками, гоняют зеков, как цыплят. Присматривает за бойцами невысокий, в подогнанной по фигуре униформе кавказец. Глаза тускло поблескивают – наверняка только что косячок забил. И здесь лаврушники бал правят.

Жиган почувствовал, как где-то глубоко в сердце начинает шевелиться ненависть. Вон ведь как оседлали русского человека. И деваться от них некуда даже здесь, в этой богом забытой дыре…

Один из бойцов заметил новичка, лежавшего на верхней шконке, и тут же подбежал к лаврушнику. Кавказец лениво повернул голову и бросил что-то сквозь зубы. Боец, расталкивая мужиков, тут же кинулся к Жигану.

Подлетев к шконке, он завопил:

– Э, ты чего? Ты чего, не вкуpил?

Жиган демонстративно поправил под головой подушку и заложил ногу на ногу. Боец, совсем молодой еще парень с прыщавой физиономией и пустыми глазами, опешил.

– Ты чего, мужик, а ну вон, на хрен, со шконки! – взвизгнул он, привлекая внимание всего барака.

Мужики, чушки, парашники – и те, кто уже получил свое, и те, кто еще не успел, стали ошеломленно озираться. Те, кто поопытней, сразу же сообразили: дело пахнет керосином. Даже старожилы зоны не могли припомнить случая, чтобы зек, а уж тем более новоприбывший, вот так открыто бросил вызов блатным.

К тому же, по лагерным понятиям, в замесе нет ничего плохого. Это обыкновенная процедура, которая повторяется каждый месяц не для того, чтобы кого-то наказать, а для порядка. Неворовская публика должна знать, кто она есть на самом деле. Все через это проходят, и никуда от замеса не деться. Замес и общаг – понятия такие же неразделимые, как хата и хозяин.

Конечно, на строгаче или на особняке положение другое. Там тянут срок по большей части за дела серьезные, а значит, и люди там другие.

Здесь же половина сидит за бытовуху, да и остальные – такая же шелупонь. Тех, кто знает воровской закон, можно по пальцам одной руки пересчитать. Кому, как не им, держать зону в своих руках.

Тогда каждый будет находиться на положенном ему месте, каждый станет делать то, что должен делать: мужики пахать на промке, козлы – стучать куму и хозяину, повязочники – драть глотку на митингах, шныри, чушки и парашники – убирать за всеми, пидоры – подставлять зады.

Если кто-то выбивается из этого ряда, то наказание последует неминуемо. Жиган порядку подчиниться не захотел. И боец, явно из бакланов, попавший в зону за хулиганство, тут же бросился на борзого зека.

– Слазь, падла!

Жиган, ожидавший нападения, встретил бойца ударом пяткой в лоб. Собственно, и удара никакого не было. Жиган просто вовремя успел выставить ногу.

Потерявший равновесие баклан рухнул на нижнюю шконку, зацепился затылком за изогнутую стальную спинку кровати. Выпучив глаза и машинально цепляясь руками за матрац, он сполз на пол.

Кавказец, на глазах которого произошла эта короткая стычка, явно растерялся. Видно, не приходилось прежде встречаться с такой борзостью. Вся его надменность исчезла в одно мгновение.

Сначала он принялся суетливо вертеть головой, словно не понял, что произошло, потом замахал руками и заорал:

– Там какая-то сука Дурика замочила! Разберитесь!

Бойцы, позабыв о замесе, кинулись к Жигану. Мужики, оказавшиеся у них на пути, шарахнулись в стороны. На лицах бывалых зеков из числа мужиков появился неподдельный ужас.

Здесь, на зоне, расправа с непокорными бывает предельно короткой и жестокой. Если провинившийся зек совершил какой-нибудь незначительный проступок, могут измолотить так, что две недели в больничке гарантированы.

Такое наказание серьезным не считается. Хуже, когда решают опустить почки. Тогда могут сбросить со шконки на пол или раскачать и с размаху опустить на пол копчиком. Это будет продолжаться до тех пор, пока наказанный не станет мочиться кровью.

Могут бить табуреткой по голове до тех пор, пока не сломается что-нибудь одно: табуретка или череп. Когда решают заглушить, будут бить ногами, топтать, но не до смерти. Все эти наказания оставляют провинившемуся шанс выжить. А вот когда решают замочить, да еще сделать это медленно – тогда дело плохо.

Но для этого и проступок нужен серьезный. В случае с Жиганом бойцы вполне могли ограничиться заглушкой, при одном только условии – если бы им удалось это сделать.

Жиган противников не считал, да и зачем. Количество бойцов не имеет значения, важна психология. Как когда-то говаривал инструктор по рукопашному бою капитан Елизаpов: «Потерявший самообладание враг наполовину побежден».

Они бежали по узкому пpоходу один за другим. Первый боец держал в руке ножку от табуретки. Второй, повыше ростом и пошире в плечах, был невооружен. Еще трое задержались и отставали на несколько метров.