Жидкий пепел - [75]

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Я не хотела этого произносить, но слова все равно вырвались.

Рискнув, я посмотрела в его сторону, и как только наши взгляды встретились, Брендон отвернулся.

Мое сердце разбилось чуть больше.

Я стиснула зубы. Не плачь, Пенни.

— Я не знаю, что сказать, — произнес он.

Закрыв глаза, я глубоко вдохнула, прилагая каждую частичку силы воли к тому, чтобы не расплакаться.

— Тебе ничего не нужно говорить, Брендон. В любом случае, я скоро уеду.

Поднявшись, я начала уходить, когда он остановил меня.

— Пенелопа, подожди.

Я смотрела на него, он тоже поднялся, умоляя меня взглядом.

— В том-то и дело, Брендон. С меня хватит ожиданий. Я всю жизнь провела в ожидании. Но все нормально. Я буду в порядке.

Он отвернулся, руками так крепко сжимая перила, что, казалось, они вот-вот сломаются.

Брендон опустил голову и вздохнул.

— Я ранил тебя.

Я усмехнулась.

— Да, блин, неужели.

Повернув голову, он посмотрел на меня, его глаза блестели от непролитых слез, и я быстро стерла саркастическую усмешку с лица.

Он посмотрел вниз на землю, словно хотел все еще находиться там. Здесь мы оба были слишком уязвимы.

— Знаешь, что я сказал Дестини в ту ночь, когда у нее случился передоз?

Брендон посмотрел на меня, но я не ответила.

— Я узнал, что она распускает слухи обо мне, и сильно разозлился. Я сказал ей, что мне всегда было похер на нее, а через несколько часов она приняла кучу таблеток и умерла.

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Если он пытался отпугнуть меня, то это не сработало.

— Раньше я изменял женщинам. Я оскорблял их, игнорировал их звонки, вычеркивал их из своей жизни, как только они давали мне повод.

— Ты любил их? — спросила я, уже зная ответ.

Он покачал головой.

— Ты любишь меня?

Брендон открыл глаза, но не посмотрел на меня.

— Это не важно.

— Это важно для меня. Ты любишь меня, Брендон?

Он, наконец, повернулся ко мне, и я мгновенно узнала настоящий ответ до того, как он открыл рот и солгал:

— Я не знаю.

* * *

Брендон

Я знал, что это ложь.

Я любил Пенелопу с того дня в лесу, когда она сказала, что сожалеет. Я был полным мудаком, неуверенным в себе из-за того, что она видела, как я лежу и хнычу на земле, словно напуганный мальчишка. Она должна была разозлиться на меня. Я хотел, чтобы она злилась, так мне было бы легче оттолкнуть ее, но вместо этого она посмотрела на меня и сказала, что сожалеет. Я не мог вспомнить, чтобы мне говорили эти слова раньше. Обычно только я произносил их.

Я увидел, как что-то похожее на понимание промелькнуло в ее зеленых глазах. Она всегда насквозь видела мою ложь. Я в равной мере и любил, и ненавидел это. Я никогда ни перед кем не чувствовал себя таким беззащитным.

— Но я хочу, — это тоже было ложью.

Я не хотел ее любить. Любовь всегда несла за собой страх, а страх делал меня слабым. Я не мог выбрать слабость, даже если это значило, что я причиню боль тем, кого люблю больше всего.

Она кивнула, и я взглянул на слово «СТРАХ» на своих пальцах. Я хотел стереть чернила со своей кожи, но знал, что они там навсегда.

— А как же «никогда не притворяться»? — спросила она, скрестив руки на груди.

Я закрыл глаза, стараясь не поддаваться своим эгоистичным потребностям. Я должен защитить ее, и даже если она может подумать, что я пытаюсь ее ранить, правда в том, что все как раз наоборот. Я прекращал боль там, где она была еще не слишком сильна, прежде чем она станет такой сильной, что никто из нас не сможет справиться.

Я чертовски сильно любил Пенелопу, чтобы предоставить ее своим демонам.

— Я не притворяюсь. Я не могу любить тебя, Пенелопа. Я не люблю тебя.

Между нами пролетело несколько тяжелых секунд.

— Ну, тогда, полагаю, у меня нет причин оставаться здесь, — пробормотала она.

Ее слова раскололи мое сердце на миллион кусочков.

Я хотел умолять ее остаться. Ничего в своей жизни я не хотел больше, чем любви Пенелопы. Но мои страхи были слишком велики, ненадежность — слишком опасной, и потому, вместо этого, я стоял там, слушая ее удаляющиеся шаги и молясь, чтобы однажды она меня простила.

* * *

— Папочка, остановись, пожалуйста! — крикнул я, когда он снова ударил мамочку по лицу.

Я плакал, пока из ее носа капала кровь, и пока она смотрела на меня извиняющимся взглядом. Она всегда чувствовала себя так плохо из-за меня, и я не понимал почему. Он делал ей больно, а я только наблюдал и плакал.

— Ей не должно сойти это с рук, сын! Ты слышишь меня? Не позволяй ей промывать свои мозги этой херней! Она лгунья, неблагодарная сука!

Меня трясло, но я кивнул и попытался вытереть сопли и слезы тыльной стороной ладони. Он ненавидел, когда я плакал. Я не хотел, чтобы ей было еще хуже.

— Ты это видишь, сука? Видишь, что сделала с моим сыном? Ты превращаешь его в чертову девчонку!

Он отвел руку и ударил ее по щеке, кровь забрызгала пол. Я прикусил губу, пытаясь сдержать рыдание, потому что ее тело обмякло.

Пожалуйста, не умирай, мамочка. Пожалуйста. Очнись. Очнись.

— Ох, мы еще не закончили, — сказал он, присев с ней рядом и подняв ее голову за волосы.

Я заметил, что ее глаза движутся под опухшими веками, и облегченно выдохнул. Она все еще жива. Но что-то изменилось. Она не умоляла его остановиться. Она не пыталась спастись, как обычно.