Жеводанский зверь - [46]

Лесничий не ожидал такого отказа. Сильная досада отразилась на его лице.

– Ну, отец приор, – продолжал он, – может быть, это не последнее ваше слово. Для вас дело идет не об одном владении землями Варина… Хотя я никогда не слышал, чтобы вешали бенедиктинцев, однако… Подумайте, приор!

– Мне нечего думать. Я упрекаю себя за то, что слушал вас слишком долго, что терпел оскорбления, которые мое звание требовало тут же опровергнуть. Уйдите, исчезните с глаз моих! Никогда не являйтесь передо мной!

Приор отдал этот приказ с такой энергией, что Фаржо, несмотря на свою полноту, встал на этот раз без усилия.

– Довольно, преподобный отец, – сказал он, – я ухожу, но вы раскаетесь, что обращались со мной таким образом… Я пойду к Ларош-Боассо.

Бонавантюр повернулся к нему спиной. Лесничий сделал вид, будто уходит, но, подойдя к двери, вдруг обернулся и как-то грустно произнес:

– Преподобный отец, я, может быть, напрасно говорил с вами так неделикатно. Что же прикажете: меня не учили изящному обращению, и я говорю вещи как они есть, однако мне было бы жаль поссориться с вами. Неужели нет никакого способа прийти к соглашению? Я знаю, что вы меня не любите, и принужден сознаться, что я не многого стою; но если вы не хотите ничего дать мне, по крайней мере не отказывайте мне в том, о чем я вас прошу для моей дочери Марион… Говорят, что она несчастлива, живя со мною; она смертельно скучает дома, где никогда не видит никого и где, может быть, я часто оставляю ее одну. К довершению несчастья, она влюбилась в сына Жана Годара, красивого парня, прекрасного человека, хорошего работника, из которого вышел бы превосходный муж. Но Жан Годар накопил деньжонок и не позволит своему сыну жениться на девушке, у которой нет ничего. Марион это знает и плачет потихоньку. Это раздирает мое сердце… Я иногда бываю зол, груб, но я люблю эту бедную малютку и хотел бы сделать ее счастливой. Я думал воспользоваться этой бумагой, чтобы облегчить участь моей дочери. Итак, преподобный отец, не думайте более обо мне, я не заслуживаю ваших благодеяний, но обещайте мне, что вы дадите в приданое Марион хотя бы пятьсот экю, чтобы она вышла за сына Жана Годара, и я сейчас же, на ваших глазах изорву бумагу Маргариты!

Эти слова тронули приора; говорил уже не ищущий выгоды шантажист, а отец, и не рискуя ни достоинством, ни нравственностью, можно было сделать какую-нибудь уступку. Однако Бонавантюр рассудил не так.

– Участь вашей дочери трогает меня, – сказал он суровым тоном, – но я не могу согласиться на то, что похоже на торг. Я не стану вам ничего объяснять, только знайте, что я не принимаю на себя никакого формального обязательства и не позволю предписывать себе никаких условий.

Фаржо не понял, сколько таилось тайных обещаний за этой наружной непреклонностью, и возразил с гневом:

– Хорошо, хорошо, черт побери, я отомщу! Де Ларош-Боассо образумит вас. Я хотел вас пощадить. Я просил только за мою дочь, такую добрую, такую преданную, несмотря на мои проступки, такую несчастную… Вы безжалостны, ну, достанется же вам…

– Довольно… уйдите!

– Мы увидим, понизите ли вы тон, когда все узнают…

– Молчите и уйдите, говорю вам. Не надо ли мне позвать кого-нибудь? Здесь нет недостатка в людях, которые вас терпеть не могут и охотно избавят меня от вашего общества.

Фаржо ушел ворча и с яростью в сердце.

Оставшись один, Бонавантюр тут же утратил свое спокойствие и твердость. Опустив голову, он сидел в мрачной задумчивости.

– Я должен был сделать то, что сделал, – прошептал он со вздохом, – но сколько несчастий и стыда я предвижу, если этот человек приведет в исполнение свои угрозы!

X Погоня в лесу

Графиня де Баржак после происшествия у оврага Вепря села на свою лошадь и бросилась наудачу по одной из аллей леса; с волосами, развевавшимися по ветру, с диким взором, она то и дело подхлестывала свою лошадь, которая летела во весь опор. Кристина была в той же лихорадке движения, которая пожирала ее утром; но уже не гордость и радость заставляли ее скакать так быстро. Вместо того чтобы отыскивать охотников, она все более углублялась в самую безмолвную и пустынную часть леса. Черные копыта Бюши чуть касались травы, и она скользила, как безмолвная тень, под деревьями.

Кристина действительно, несмотря на свою обыкновенную твердость духа, была сильно расстроена сценой, только что происшедшей. При мысли об убийстве, в котором она обвиняла себя, она действительно испугалась. Крик, вырвавшийся у барона, еще раздавался в ее ушах. Бледный, окровавленный образ раненого мерещился ей в конце каждой аллеи, гримасничал в тенях кустов. Иногда она вздрагивала и поворачивала голову, но после минутного оцепенения снова подхлестывала своего быстрого коня, который бросался во весь опор и, по-видимому, должен был остановиться только упав мертвый от усталости.

Уже давно графиня де Баржак странствовала по лесу, даже не думая, где она находится и к какой цели должна направляться. Ни разу человеческий голос не достиг ее слуха, она была одна в этом бесконечном лабиринте из древесных стволов и листьев. Когда она проезжала через прогалину, то вдруг услышала, что ее зовет звучный голос. Думая, что это галлюцинация, Кристина хотела проехать мимо, когда голос позвал ее еще громче.