Жестяные игрушки - [18]

Кимико Айоки

Путешествия в Опасность, Лтд

ПУТЕШЕСТВИЯ ОТСЮДА И КУДА УГОДНО

Брунсвик-стрит, Фитцрой. тел./факс: [phone]

И когда эта визитная карточка возникает ниоткуда и водружается на моем мороженом, я вскакиваю со стула и ору: «Вива…» — перекрывая негромкие разговоры в «Шелковой Панде», потому как вчерашней ночью смотрел по телику документальный фильм о зверствах и терроре дореволюционных кубинских капиталистов, так там основным лозунгом кубинских угнетенных было: «Вива Кастро!» Но «Кастро» после «Вива» здесь как-то не к месту, так что я просто добавляю еще пару «Вива». В общем, получается, что я стою, вскинув руки вверх, и ору: «Вива… (тут я прикидываю, стоит ли крикнуть: „Кастро“ — и отказываюсь от этой мысли) Вива, Вива». И она выскальзывает за дверь «Шелковой Панды» так, словно эти мои «Вива» — тройной залп, который я нацелил в нее.

И этот тройной вопль, как она сказала мне позже, доставил ей уйму неприятностей с рыжеволосой и той, что ниже ростом, которых, как выяснилось, зовут Вивьен и Сал, потому что при виде меня, размахивающего ее визиткой и орущего свои «Вива», до них доходит, что она тайно запала на меня, в то время когда ей полагалось всецело предаться осуждению мужской подлости и оплакиванию разбитого сердца — того сердца, что пониже ростом.

Так что когда два дня спустя я звоню ей в контору на Брунсвик-стрит и шагаю в новеньких ботинках по светлому паркету через гулкий минималистский мир ее вестибюля и когда Бредли, одетый в нечто, напоминающее форму санитара, проводит меня к ней в кабинет, первые три фразы, которые она говорит мне, представляют собой вопросы.

— Вива? — спрашивает она меня. Снимает руки с клавиатуры своего компьютера и вопросительно протягивает их в мою сторону. — Вива? — медленно встряхивает головой. — Вива?

И теперь мы любим друг друга. Так что… Вива Кастро!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Гранж-Бой Против Дряхлого Старикашки

Я стою на стремянке на тротуаре Брунсвик-стрит и малюю на витрине французского ресторанчика под названием «Sacre Bleu» новый флаг, поскольку французы взорвали под атоллом Муруроа атомную бомбу и мы их теперь ненавидим. В очередной раз.

Я соскребаю со стекла их триколор и малюю на его месте австралийский флаг моего собственного изобретения.

В основе моего флага лежит Южный Крест. Как же обойтись без Южного Креста? С Южным Крестом не поборешься. Он нам дан свыше. Это наш тотем. А раз так… Пусть это будет Южный Крест, но с падающими от звезд вверх и на запад желтыми, красными и черными тенями. Без «Юнион Джека» я обойдусь, поскольку ресторатор сплевывает на тротуар сквозь зубы, увидев, как я намечаю его контуры, и приговаривает: «Гастрономическое захолустье!»

Я чуть отодвигаюсь от витрины, чтобы полюбоваться своим флагом. Результат меня вполне радует, и тут идущий мимо меня парень, этакий гранж-бой с белой крысой на плече, сталкивается на тротуаре с каким-то дряхлым старикашкой, бредущим ему навстречу. Дряхлый старикашка хватает его за руку и просит у него пару долларов на хлеб… прошу вас, мистер. На мой взгляд, гранж-боя еще ни разу в жизни не называли мистером. Весь его облик буквально кричит: «Революция!», и «Мочи его!», и «Тебя туда же, чувак!»

Поэтому этот прохожий гранж-бой принимает такое обращение за оскорбление и толкает старикашку в грудь, так что дряхлый старикашка выписывает на тротуаре пьяный зигзаг и врезается прямиком в мою стремянку, в связи с чем мне изо всех сил приходится цепляться за верхнюю перекладину, чтобы не слететь, а кисть, которую я держу в руке, оставляет в нижней части намалеванного мною флага произвольный жирный ярко-красный мазок.

Я советую этому гранж-бою отвалить, пока я не сделал его белой крысе домик из его гранжевого черепа с дверью на месте его гранжевого ротового отверстия.

— Тук-тук-тук… вот и я, крошка, — кричу я со своей стремянки и стучу костяшками пальцев в воображаемую дверь, изображая самца крысы, возвращающегося после трудового дня и стучащего по черепушке гранж-боя, оповещая о своем возвращении свою жену-крысу, угнездившуюся в черепушке гранж-боя.

Гранж-бой поднимает взгляд на меня и советует мне идти и служить подтиркой где-нибудь в другом месте. Тут дряхлый старикашка встает, и отцепляется от моей стремянки, и прыгает на гранж-боя сзади, и оба они катятся на тротуар прямо мне под стремянку. Дряхлый старикашка берет гранж-боя на захват, которому его научили в армии, дабы душить имперских япошек в сороковых, когда ему хватало и мускулатуры, и ненависти. Однако теперь он всего лишь дряхлый старикашка, и силы его мышц недостаточно, чтобы оторвать шейный позвонок номер два гранж-боя от шейного позвонка номер три гранж-боя. Сцепившись и задыхаясь, они катаются по тротуару и обзывают друг друга козлами и жопами, пока из дверей ресторана не выбегает Иван Гучик, хозяин «Sacre Bleu», и не разнимает их.

Эти двое продолжают, задыхаясь, обзывать друг друга ослами и жопами, а гранж-бой при этом шарит за пазухой своей черно-белой камуфляжной куртки. Раскраска этой черно-белой камуфляжной куртки наводит на мысль, будто где-то в черно-белых джунглях солдаты устраивают засаду врагу в какой-то черно-белой войне, развязанной из-за черно-белых проблем. Как выясняется, он шарит в поисках своей белой крысы, которую спрятал там во время драки. Крыса обнаруживается в левом рукаве куртки. Спрятанную из-за драки крысу все равно раздавили. Она лежит на его ладони безжизненным комком. Он поднимает ее за хвост и шепчет: «Кеннет? Кеннет?» Потом протягивает руку с болтающейся под ней крысой в сторону старикашки, и обзывает его садистом, и угрожает ему Обществом Защиты Животных От Жестокого Обращения.