Жестяной бор - [28]

— Да, — сказал Андрис.

— А как зовут вашего племянника?

— Тони.

— Вот, вам, — она протянула ему записку.

— Вы замерзли, — сказал Андрис. — Пойдемте внутрь.

— Нет, — сказала она.

В записке было: «Дядюшка! Дело плохо. Идите с ней, она вас приведет. Тони».

— Мне приказано идти с вами, — сказал Андрис.

— Да, — сказала она. — Пойдемте.

— Наденьте мой пиджак, — сказал Андрис.

— Спасибо, — сказала девушка. Она накинула пиджак на плечи. — Можно я возьму вас под руку?

— Можно, — сказал Андрис.

Она взяла его под руку, прижалась — ее била мелкая дрожь.

— Не так, — сказал Андрис. Он застегнул на ней пиджак, обнял ее правой рукой за талию, велел: — Ведите.

Она повела — вокруг купола, в темноту. Позади купола тоже была аллея, не такая широкая и парадная, как перед ним, — черный ход. На выходе стоял турникет, пропускавший только в одну сторону.

— Нам далеко? — спросил Андрис.

— Нет, — сказала девушка. — Два квартала.

— А что с Тони?

— Его избили.

— Сильно?

— Сильно. Вы не можете посмотреть — за нами не следят?

— Могу, — сказал Андрис. — Не следят.

— Вы же не смотрели.

— Смотреть надо так, чтобы никто не замечал, — сказал Андрис. — Ну, а следить — так, чтобы невозможно было заметить.

— Вы можете быть уверены, что не следят?

— Если следят — то издалека, через оптику. Это невозможно засечь.

— А вы умеете уходить из-под слежки?

— Да.

— Тогда давайте так и сделаем.

— Я не знаю этот район.

— Сделайте хоть что-нибудь.

— Куда нам надо попасть?

— В том квартале — видите освещенные витрины? Это магазин, а нам в следующий дом.

— Ладно, — сказал Андрис.

Они резко свернули за угол, зашли во двор, постояли несколько минут, прижавшись к стене. Никто их не искал. Пересекли двор, вышли на другую улицу, перебежали ее и скрылись в темном парадном. Через щель в двери Андрис смотрел наружу. Проехал полицейский патруль. Хвоста не было.

— Хвоста нет, — сказал он. — Выходим?

— Тут есть черный ход, — сказала девушка.

Они вышли через черный ход и стали пробираться дворами к нужному дому. Это заняло минут двадцать. Наконец, они нырнули в подъезд. В подъезде было полутемно и пахло кошками.

— Третий этаж, — сказала девушка.

Лестница со второго этажа на площадку между вторым и третьим и сама площадка были забиты подростками. Тишина стояла страшная, даже дыхания не слышалось. У многих — не у всех — на головах были наушники. Девушка шла впереди, осторожно выбирая место, куда поставить ногу. Андрис ощутил вдруг себя как в перекрестье десятка прицелов — хотя никто на него не смотрел, смотрели куда угодно, только не на него. Девушка открыла замок, впустила Андриса, скользнула следом и со вдохом облегчения заперла дверь. Потом включила свет.

Квартира была из дешевых: крохотная прихожая и комната, которая все сразу — и спальня, и гостиная, и кухня. На матраце, брошенном на пол, лежал голый по пояс черный человек. Лицо его было огромное, перекошенное, губы вывернуты.

— Это вы, дядюшка? — прохрипел он, приоткрывая заплывший глаз. На Андриса уставился широкий зрачок, окруженный кроваво-красной вспухшей склерой. — Хорошо, что… — он задохнулся.

— Надо в больницу, — сказал Андрис.

— Его там найдут, — сказала девушка. — Найдут и убьют.

Андрис сидел на полу и слушал прерывающийся рассказ Тони. Верхний свет выключили. Девушка — Ева, вспомнил Андрис, — поставила на пол ночник. Такой свет не мешал Тони. Сама Ева села по-турецки напротив Андриса и время от времени вскакивала и бежала, чтобы показать что-нибудь или принести. Около Андриса лежали теперь синхроплейер «Урбан», несколько кассет с записью «плот-мюзик» — так это называлось, — и динамические головные телефоны высокого класса «Сержант»; родные пьезоэлектрические телефоны «Урбана» для «плот-мюзик» не годились. До вчерашнего дня — пока Тони не принялся ее расспрашивать — она не связывала свое увлечение «плот-мюзик» с тем, что ей удалось, наконец, сорваться с иглы. Первые записи «плот-мюзик» появились, насколько она помнит, в марте, а к лету это было уже повальное увлечение — в общем-то, ничем не отличающееся от подобных повальных увлечений «Ситуацией» или, чуть раньше, «Рен-Корн-Пи». Все точно так же ходили в синхрах, и, как только включаешь — «Рен-Корн-Пи», «Рен-Корн-Пи»… Андрис включил и выключил «Урбан» — в наушниках звучала противонаркотическая мелодия доктора Хаммунсена; подростки на лестнице торчали от «плот-мюзик». Да, сказала Ева, какой-то кайф появляется… странный очень, не такой, как от наркотиков, и не такой, как от музыки… непонятно, нельзя объяснить… сравнить не с чем. Кассеты с записями «плот-мюзик» продавались в студенческих лавочках, и при продаже объясняли, что переписывать не надо, может быть плохо; она несколько раз слушала именно перезаписанные кассеты — действительно, возникало неприятное возбуждение, беспокойство, как будто выпили слишком много кофе… сердцебиение, даже какой-то страх… Но — она точно знает — большинство пользуется именно пере-перезаписями, просто из экономии… и ничего, не жалуются. Привыкли. Тони сегодня прошел по лавочкам, и в каждой ему продали по кассете, объяснили то же, что и Еве когда-то: и про головные телефоны, и про нежелательность перезаписи. Но, наверное, он вел себя неосторожно, потому что, когда он вышел из пятой лавочки, к нему подошли и попросили на пару слов. Он был уверен в себе, приглашавших было всего двое, но его ударили сзади, а потом принялись обрабатывать лежащего. Теперь их было четверо. Правда, били трое, четвертый только присутствовал при этом. Именно его Тони узнал. Любомир Станев, один из лидеров кристальдовцев. Кажется, сознания Тони не терял, хотя какое-то помрачение наступило. Кажется, их кто-то спугнул. Ева нашла его вечером — она сама не знала, каким наитием ее занесло в проход между гаражами. Раньше там собирались торчки — наверное, поэтому…