Жестокий наезд - [9]

А мне эти старательные попытки искалечить коллег по работе никогда наслаждения не доставляли. Боксеру с десятилетним стажем, мне всегда претило участие в соревнованиях подобного рода дилетантов, вытолканных на ринг силой приказа. В таких соревнованиях грамоты достаются всегда одним и тем же. И одни и те же, в свою очередь, отправляются лечить свои покалеченные организмы на «больничные». Ничего хорошего, кроме разочарования, эти соревнования не приносят.

На третьем по счету бое я вяло махнул рукой и пошел к выходу, искать Пащенко. Оказавшийся свидетелем моего откровенного жеста Пермитин Владимир Сергеевич, которого я, собственно, сейчас и вижу в своем кабинете, воспринял мое движение по-своему.

– А что, районным судьям слабо сразиться? Или мы для вас недостаточно подготовлены? Вне конкурса, Антон Павлович, а?

Я просто ответил, что не хочу участвовать в избиении младенцев. И это вызвало среди милиционеров такую бурю негодования и свиста, что я остановился. Милиционеры не любят судей. Они их считают по меньшей мере предателями. Милиционеры всю свою жизнь и здоровье вкладывают в поиск бандитов, а судьи потом тех отпускают. С данным заявлением я согласен лишь отчасти. Да, продажные судьи есть, и отрицать это бессмысленно. Точно так же, как есть и продажные милиционеры. Но в основном ответственность за такие казусы лежит на самих стражах порядка. Поймать могут. Доказать вину – не всегда.

Я тогда вздохнул и попросил добровольца. Понятно, что вызвался не тот, кому грозило прерывание практики службы в связи с «больничным». Пришлось выйти на ринг и научить юношу уважать возраст и ветеранов бокса. Через две минуты собровец остался лежать на ринге с подвернутыми ногами, а я снимал перчатки. А что делать? Нужно же как-то рядовому судье зарабатывать авторитет у силовых структур! Одними приговорами сыт не будешь... Зато теперь мне достоверно известно, что бойцы СОБРа именуют меня не иначе как Антоныч. Не бог весть, конечно, какая заслуга, зато зримо поубавилось пересмешников. Комментариев после столь короткой схватки не последовало, как не последовало и желания взять реванш. С тех пор, думается, Владимир Сергеевич меня очень хорошо запомнил.

– Я прошу прощения, Антон Павлович, позвольте на минуту? – Это уважение в глазах мне импонирует. – Меня Алексей Петрович Смышляев попросил подъехать к вам.

Я же говорил...

– Понимаете, в чем дело, Антон Павлович... – Полковник молниеносно расстегнул пуговицы служебного бушлата и так же молниеносно сел на стул. – Дело в том, что ГИБДД ГУВД в ДТП на проспекте Ломоносова признало виновным гражданина Малыгина...

Однако каковы обороты речи?! Прелесть. Уважаю людей, экономящих время собеседника.

– ...а тот за время следствия успел переоформить все свое имущество на посторонних лиц. Таким образом получается, что возмещение ущерба в триста тысяч рублей, заявленное гражданином Сериковым, ставится под вопрос.

Я покачал головой: «Ставится».

– Рассмотрение иска, заявленного гражданином Сериковым в гражданском порядке, приостановлено в связи с рассмотрением дела вами.

Я мотнул: «Приостановлено». Видя визуальные признаки понимания проблемы, полковник Владимир Сергеевич Пермитин воодушевился.

– Таким образом, виновник аварии Малыгин может запросто не понести гражданскую ответственность в виде компенсации ущерба. Получается, что он не имеет никакого имущества, которое могло бы быть арестовано! Он не хочет платить! И по закону может не заплатить!

Мне вновь пришлось отхлебнуть кофе и качнуть головой – «может и не заплатить». Я обожаю людей, которые сами ставят вслух проблему, задают себе вопросы и сами находят на них ответы.

– Поэтому Алексей Петрович хотел узнать, что вы намерены предпринять, чтобы не допустить этого вопиющего факта попытки уйти от ответственности.

Я поставил кружку на стол.

– Владимир Сергеевич, я давно хочу у вас справиться. Вы, собственно, кем приходитесь Ивану Александровичу Серикову?

– Понимаете, Алексей Петрович попросил меня узнать, как обстоят...

– А Алексей Петрович Смышляев кем приходится Ивану Александровичу? – Этот вопрос родился автоматически, когда я догадался, что Пермитин совершенно не врубается в смысл моего первого вопроса.

– Как кем?! – отшатнулся от меня, как от чумного, полковник. – Дядей!..

Последнее слово он произнес с таким шипением, что я побоялся, что на меня сейчас выплеснется яд.

– А Иван Александрович что, недееспособный?

– В смысле?

– Я спрашиваю – Иван Александрович что, не в силах самостоятельно прибыть в суд, чтобы обратиться к судье с вопросом? Он не в силах ходить, он потерял рассудок и не может оценивать ситуацию реально? Почему за него ходят хлопотать люди, которые не имеют к уголовному делу никакого отношения? Мне вот этот нюанс неясен.

– Антон Павлович... – Видя, как Алла вострит ушки, полковник перешел на заговорщический шепот. – Вы поймите, Алексей Петрович Смышляев человек положения, которое обязывает его...

– А при чем тут начальник ГУВД? – зашептал я. – Мы ведь о «Мерседесе» Ивана Александровича Серикова говорим. А он не начальник ГУВД. А если бы он был им, меня его положение все равно бы ни к чему не обязывало.