Жестокий эксперимент - [70]

– Может быть. Но сон-то в руку! – намекнул он на ее плохое поведение.

И спрыгнул с лестнички в каюту, чтобы не слышать ответа на свой упрек. А когда вернулся с сигаретами и спичками, она заявила:

– Зачем ты купил эти дурацкие сигареты?

– А что в них дурацкого?

– Безникотиновые.

– Я не разбираюсь в них. Увидел однажды в киоске и купил. «Мемфис». В городе Мемфисе придумали бога, имя которого носит моя яхта. Как видишь, порой от снобизма тоже есть польза.

Пачка была запечатана, но, поскольку провалялась на яхте примерно год, отсырела. Альфа с трудом раскурила сигарету.

До сих пор он не видел ее курящей. Что-то цыганское было и в смуглости ее кожи, и в наряде, и в желании курить, и в мрачном иррациональном беспокойстве, которое это племя проносило сквозь века и тысячелетия… Итак, цыганка, которая несколько дней удерживалась от курения, чтобы понравиться ему и чтобы он не ощущал запаха табака, когда они целовались.

И тем не менее он был благодарен ей за все.

– Что будем сейчас делать? – в перерывах между затяжками спросила Альфа.

– Можем опустить якорь, можем продолжать двигаться к берегу, а можем снова уйти в море. Нет проблем, – повторил он уже с явной иронией, поскольку и сам не знал, что делать.

Она курила беспокойно, как школьница на переменке в туалете.

– Ты что выбираешь?

– А ты, по-моему, берега боишься? – ответил он вопросом на вопрос, вглядываясь в побережье, которое постепенно стало походить на выцветшую от солнца и дождя траурную ленту.

– В книжках я читала, что люди радуются приближению берега, но ведь это всегда конец чего-то.

Он должен был почувствовать облегчение от того, что она первая произнесла слово «конец», но не полегчало, хотя его преследовали ощущения, что он жил с этой женщиной во сто крат больше, чем три дня, и наступавший конец вполне естествен и никаких возражений быть не должно. Но это ощущение отягощало его душу как нечто непонятное, а он не мог до конца разобраться в себе, потому что общение с Альфой лишило его последних сил, но она так и осталась неразгаданной загадкой, хотя все в нем было устремлено к тому, чтобы понять ее. Да, он исчерпал все свои силы, но окончательно пока не отчаялся. Он заподозрил, что ее теперешнее поведение продиктовано происходившими конфликтами, изгладившимися из его памяти и требующими объяснений. Видимо, оно спровоцировано чем-то таким, про что он забыл или не заметил вовсе. И куда честнее сейчас было бы, вместо того чтобы грызть яблоко, прямо спросить ее, почему берег для нее – конец. Но он так и не нашел в себе смелости, ведь тогда пришлось бы честно спросить и с себя, любит ли он эту женщину…

А в следующий свой выход в море, уже в одиночку, он возьмет бортовой дневник, чтобы вписать данные рейса, и обнаружит их совместные записи, и будет недоумевать: скучно им, что ли, было вдвоем, что они так спешили досочинить свой, такой короткий роман. Или же в любовном экстазе их опьяненное сознание потребовало, чтобы они овладели друг другом, не исключая и всего их прошлого бытия. В них пробудились эгоизм и алчность, когда один стремится подчинить другого без остатка. Он долго будет забавляться хитроумной псевдонаучной конструкцией: яхта-фридмон, в одинокой вселенной которой время течет вспять! Из всего этого могла бы получиться целая книга, но, к сожалению, его авторитет, авторитет ученого, не позволял ему заниматься научной фантастикой. Правда, он мог бы подарить эту идею кому-нибудь из писателей. Зачем терять такой занимательный сюжет!!!

В море он намеревался популярно написать одну из своих лекций по просьбе издательства, которое давно уже дожидалось, когда же он это сделает, однако он и не приступал. И впервые обнаружил, что, если женщина способна заполнить собой до краев три дня твоей жизни, она заполнит и все триста. Он все думал, думал о ней, с мазохистским усердием выкапывая милые и пикантные подробности их приключения, пока вдруг ему не почудилось, что все описанное в записках происходило на самом деле. Разве не попрекнул он ее однажды, что она толкнула его за борт? Но почему же тогда они оба решили, что ему это приснилось?

Припоминалось и многое другое, однако все это, так же как и действительно существовавшее их трехдневное бегство от окружающего мира, а не только описанная в дневнике история, так и будет витать в его сознании наподобие хаотического движения частиц сна, целостность которого вернуть невозможно. Да разве позволительно серьезному ученому засорять голову подобными вещами, тем более помышлять о публикациях, призывая в свидетели порядочную супругу своего уважаемого коллеги?

А через неделю после его возвращения с моря, во время короткой встречи на университетском празднике по случаю начала занятий, он осторожно задаст ей несколько вопросов, но она, пожалуй, так и не поймет, о чем именно он ее спрашивает. Оглядится по сторонам и поспешит остановить его своим испуганным голосом:

– Прошу тебя, не надо! Боже, какое это было безумие! – И произнесет все это совсем иначе, чем тогда в рубке. После чего снова оглядится, нет ли поблизости мужа.

Ничего не помнила или просто не хотела помнить?