«Жестокие и любимые» - [49]

– Сними эту гребаную крышку! – Голос принадлежит Эйвери. – Боже, будучи таким огромным ботаником, ты полный идиот.

Раздается приглушенный ропот, и я мгновенно понимаю, куму он принадлежит. Рену, юному Рену с более высоким голосом, но, безусловно, Рену. Крышка камеры снимается, открывая взору покрытую листьями землю и высокие деревья, которые мне уже так хорошо знакомы. Эйвери, юная Эйвери, у которой еще не сформировались соблазнительные изгибы, в топике, белых шортах-юбке и сандалиях, как всегда, выглядит надменно и дерзко.

– Держи вот так, – инструктирует она, выхватив камеру и направив ее на Рена. Он такой худой и низкий, со щек еще не спала детская припухлость. Очки на нем настолько огромные, что практически поглощают все его напуганное, невинное лицо, а массивные часы раза в два больше его крошечного запястья. Одет он в шорты и полосатую рубашку, которую, очевидно, выбрала для него его мама.

– Думаю, это плохая идея, – шепчет он. Эйвери фокусирует объектив на его лице.

– Если ты струсишь, то я всей школе расскажу, что твоя мать изменяет отцу. Так что в твоих же интересах остаться здесь и снимать.

Рен еще больше бледнеет. Появляется картинка заката: солнце низко опускается за деревья. Вновь лицо Рена, а затем экран гаснет. Запись продолжается уже в 22:07:15. Стало гораздо темнее, а солнце давно зашло.

– Вот дерьмо. Почему они так долго? – ругается Эйвери.

– А у этой штуки есть… подсветка? – робко спрашивает Рен. На экране едва можно различить, что Эйвери закатывает глаза.

– Ага, ведь мы собираемся тайно снимать с яркой подсветкой.

– Тогда как…

Щелчок, и камера переходит в режим ночного видения, все вокруг становится зеленым с оттенками черного и серого. Эйвери возвращает камеру Рену, и ее белые зрачки устрашающе светятся в кадре.

– Просто сфокусируйся на ней, хорошо?

Камера дрожит вместе с рукой Рена.

– Эйвери, я не хочу. Я больше не хочу этого делать…

– Ш-ш-ш, – шикает Эйвери, ложась на землю и таща его вниз за собой. – Вот она. Просто снимай.

У меня перехватывает дыхание. Рен фокусируется на едва заметной фигуре, пробирающейся через деревья.

София.

Тринадцатилетняя София.

Идет с фонариком в руке. Ее волосы цвета зимнего лунного света короткие. Сама она худенькая, но гораздо полнее, чем когда я ее знала. Все женские изгибы уже заметны. Шеки выглядят здоровыми и пухленькими. На ней свободный цветочный сарафан. Лицо наполнено жизнью, а идет она чуть ли не вприпрыжку. Вприпрыжку! Ни разу не видела, чтобы София передвигалась так быстро.

– Джек? Джек, где ты? Ну же, ты меня пугаешь, – оглядываясь, зовет она.

– Д-Джека на самом деле здесь нет, верно? – шепчет Рен.

– Конечно же нет, идиот, – глумится Эйвери. – Я просто подделала записку от него и подкинула ей в сумку. Они тааак влюблены, что она поверит во что угодно.

Камера фокусируется на Софии, которая теперь выглядит дико напуганной. Так жутко и душераздирающе видеть ее живой на пленке… видеть ее счастливой. Совершенно другой.

Луч от ее фонаря мечется вокруг, приземляясь на кустах, в которых прячутся Эйвери с Реном, они пригибаются ниже, и луч скользит мимо. Медленно повернувшись, София замирает… а потом пятится назад.

– К-кто вы?

Фонарь освещает бородатого мужчину средних лет… с безжалостной ухмылкой на лице. На нем комбинезон, из кармана которого торчит промасленная тряпка.

– Они ведь просто ее напугают, верно? – отчаянно шепчет Рен. Эйвери ничего не отвечает, ее внимание приковано к Софии. – Верно, Эйв? – допытывается Рен.

Не получив ответа, он поворачивает камеру обратно к Софии, его рука дрожит еще сильнее, и камера трясется вместе с ней. Из-за деревьев выходит еще один мужчина, и еще один… И вот их уже пять. У одного из них бейсбольная бита, а у другого что-то похожее на лом. Тот, который в комбинезоне, что-то вполголоса говорит Софии, пока она с перекошенным от ужаса лицом отступает к деревьям. Можно расслышать только высокий, испуганный голос Софии.

– Оставьте меня в покое! Мои друзья в доме! Если я закричу, они вызовут копов!

Ее слова вызывают у него лишь смех, который подхватывают остальные, напоминая гогочущих гиен. Она настолько беззащитна, что меня трясет от желания дотянуться до нее сквозь экран и затащить к себе, в безопасность.

– Эйв, – негодует Рен, – отзови их!

Улыбка Эйвери становится только шире.

– Рано. Они еще не напугали ее как следует.

– Они собираются… они ведь не тронут ее, верно?

Эйвери бросает на него сердитый взгляд.

– Нет. Я приказала им просто… просто напугать ее до чертиков. Но они ее не тронут. Я запретила.

Рен поворачивается обратно к мужчинам, которые теперь вплотную окружили Софию. Она пытается убежать, но один из них ловит ее и швыряет на землю, в центр их круга. Все пятеро вновь начинают дико ржать.

– Оставьте ее в покое!

Этот голос молодой, сильный, злой. Я никогда не слышала его таким, но я точно знаю, кому он принадлежит. Гордый темно-русый Джек переключает все внимание мужчин на себя. Его голубые глаза вовсе не ледяные, они горят бело-голубым пламенем. Он высокий, крепкий, хоть и долговязый, а еще не спавшая со щек детская припухлость является единственным свидетельством его истинного возраста. И конечно же, он все так же невыносимо красив. Но он не Ледяной Принц, которого я сейчас знаю, Джек не контролирует свои эмоции, они все четко выражаются в каждой напряженной мышце и сжатых кулаках. Он лев. Маленький король. Злой, праведный, преданный.