«Жестокие и любимые» - [15]

– Я читала «Войну и мир».

Поправка: она бы это знала, если бы больше читала хороших, не глупых книг.

– О мой бог, да ты сноб! Я лучшая подруга книжного сноба.

Я поправляю волосы и заказываю жареный рис, а Кайла кокосовое карри. Где-то снаружи мужчина кричит «БЛЯДЬ», а другой «ОСТАНОВИСЬ», но нам их не видно. Все это так драматично. Кайла ковыряет ногти, и ее слабо раздраженную радость заменяет мрачный взгляд.

– Я буду скучать по тебе, сноб.

Я тянусь через стол и накрываю ладонью ее руку.

– Я всегда буду с тобой, – говорю я, и она улыбается. – Как парочка бестелесных глаз. Наблюдать за твоими ягодицами с великим восхищением убийственной зависти вкупе с защитным материнским инстинктом.

– Фу-у.

– Рен не поймет, что ударит его, когда я материализуюсь прямо из воздуха в ночь вашего первого полового сношения и заеду ему в рот.

Кайла сверкает сердитым взглядом.

– Слегка. Я слегка его ударю, – исправляюсь я. – Мизинцем.

Подают наш заказ, и мы едим, словно оголодавшие гиены, что само по себе прогресс, потому что на лестнице прожорливых едоков девушки-подростки находятся чуть ниже огромных белых акул и выше оголодавших гиен, а это означает, что на самом деле мы ведем себя хорошо. Однако официантка, кажется, так не считает, поскольку она морщит нос, когда забирает наши блюда, демонстрирующие кольца оставленной еды, словно ореолы славы. И несварения желудка. Я на секунду удаляюсь в уборную, чтобы смыть с лица арахисовый соус. И вот тут на меня обрушиваются воспоминания с особо гнусной местью. Джек опирался об эту стойку. Джек прикасался к этой раковине. Между этой стойкой и стеной Джек впервые прикоснулся к моему лицу. Джек присутствует в каждой плиточке этой уборной, и я не могу этого изменить.

Да и не хочу.

Он может уйти, исчезнуть из моей жизни, словно призрак, но здесь? Он все еще здесь. Здесь я могу представить себе его высокую фигуру. Могу закрыть глаза и снова оказаться в прошлом.

Это просто глупая уборная в тайском ресторане. Но для меня это гораздо больше, чем просто уборная.

Я умываюсь и смотрю на себя в зеркало.

Это наш с Кайлой последний ужин, повторить его мы еще долго не сможем. Минимум четыре месяца. Я уезжаю завтра. Она уезжает через неделю. Здесь заканчивается старая и начинается новая жизнь. Никто не знает, что произойдет дальше, но я намерена сохранить Кайлу в своей жизни. Я не потеряю ее.

Не так, как потеряла Джека.

– Все в порядке? – спрашивает Кайла, когда я возвращаюсь к столику. – Диарея?

– Ох, постоянная. Это моя суперсила. Полуавтоматическое извержение.

Кайла молчит, а это означает, что она либо не поняла моей шутки, либо не слушала.

– Ты по нему скучаешь, да? – тихо спрашивает она.

Я знаю, о ком она говорит. Трудно не догадаться, ведь он словно маячащий перед нашими лицами гигантский розовый слон. Образно выражаясь. Образно маячащий перед нашими лицами. Но я разыгрываю из себя дурочку, потому что так легче.

– По Рену? Конечно, черт возьми, я по нему скучаю. Вчера вечером я отправила этому заучке сообщение в Фейсбуке, но он не…

– Я имела в виду Джека, тупица. – Я молчу. Кайла вздыхает и скрещивает на груди руки. – Это несправедливо. Он просто взял и бросил тебя.

Я смеюсь горьким смехом.

– Да ничего. В любом случае, между нами ничего не было.

Кайла одаряет меня острым убийственным взглядом. Она хорошо переняла его у Эйвери.

– Не морочь мне голову, ладно? Вся школа может засвидетельствовать ваше взаимное влечение. А я твоя лучшая подруга. К тому же я некоторое время встречалась с Джеком. Так что я точно знаю, как много вы значите друг для друга.

– Очевидно, не так уж и много. – Я снова горько смеюсь. – Ведь он так быстро уехал. И даже не попрощался.

Кайла позволяет мне высказаться.

– Жизнь действительно странная штука, – с улыбкой бормочу я. – Ты никогда к ней не привыкнешь. Но продолжаешь жить. И порой можно найти что-то, что сделает ее чуть комфортнее, и ты пытаешься это удержать, но чем крепче ты держишь, тем быстрее оно ускользает.

Я смотрю в окно на окрашенную сумерками Главную улицу, где только начинают расцветать золотые фонари. Я буду скучать по этому маленькому городку, но он не будет скучать по мне.

– Думаю, София знала это лучше всех нас, – продолжаю я. – Может быть, она была единственной в мире, кто это знал. Возможно, именно поэтому она просто… отпустила. Ведь чем крепче она держала то, что любила, тем быстрее оно ускользало.

– Айсис…

Я поворачиваюсь к Кайле.

– Со мной все в порядке, правда. Просто я много думала о ней. О том, что могла бы сделать. Ба сказала, что я ничего не смогла бы сделать. Но это не так. Я могла бы просто отпустить. Могла бы отпустить Джека, и, возможно, София до сих пор была бы жива.

– Это неправда! – возражает Кайла.

– Может быть, ты права, а может быть, и нет. И все же, в альтернативном мире, где я отпускаю Джека, София, скорее всего, еще жива.

Кайла вздрагивает. Официантка оставляет счет, но подруга его даже не замечает, и я жестом указываю на него.

– Ты заплатишь? Или я?

Кайла неохотно выуживает две двадцатки, а я даю пять на чаевые. По дороге домой под темным и беззвездным небом, как холодные океанские воды, Кайла наконец-то говорит: