Жестокая охота - [168]

— Шкуры, конечно, жалко, — размышлял он вслух. — Сожрет ведь стая с потрохами до светла. Ну да ладно, береженого бог бережет…

С тем и возвратился в изрядно остуженную избушку с дверью нараспашку — впопыхах забыл закрыть. Снова хорошо раскочегарил печку, выкурил папиросу и, завесив дверь старым ватным одеялом, чтобы подольше удержать тепло, лег спать.

Ночь прошла без приключений. Утром, плотно позавтракав, Алексей встал на широкие охотничьи лыжи, подбитые светло-серым сохачьим камусом, и отправился в очередной обход участка. Мороз по-прежнему немилосердно обжигал щеки и нос, но туманная пелена поднялась вверх и теперь висела над долиной, как туго натянутый шатер. Как и предполагал Малютин, от волка остались только дочиста обглоданные кости. Оголодалые хищники съели даже окровавленный снег.

День оказался удачным — он добыл восемь белок, а в капканы попали два крупных горностая-самца. Возвратился Алексей, когда было уже совсем темно. Наскоро испив горячего чаю, который перед уходом налил в термос, решил на ужин сварить суп с пельменями и стушить зайчатины. Поставив на печку кастрюлю, доверху наполненную прозрачным, как первосортный хрусталь, речным льдом, обернулся к поленнице, где лежал заяц-беляк — Алексей еще утром внес его в избушку, чтобы разморозился. Обернулся — и остолбенел. Заяц исчез! Не поверив глазам своим, он взял со стола свечку и тщательно осмотрел поленницу — не завалился ли куда?

— Что за наваждение? — бормотал Малютин, уставившись в полном смущении на поленья. — Точно помню — приносил. По-моему, зайчатину я ел позавчера… Значит… А, ничего не значит! — Рассердился и постучал себя по лбу костяшками пальцев. — Вот голова дубовая. Память отшибло…

Лед в кастрюле растаял быстро, и в кристально чистой воде уже роились воздушные пузырьки. Стараясь ни о чем больше не думать, Алексей бросил в кипяток замороженные пельмени.

Уже через час он спал крепким сном здорового человека, привычного к неудобствам кочевой жизни и большим физическим нагрузкам.

Утром первым делом Малютин достал из ящика-морозильника зайца и положил его на поленницу. Доев вчерашний суп и выпив две кружки чаю со сгущенным молоком, он поторопился на охоту — день обещал быть погожим, светлым, мороз пошел на убыль, а значит, белки раньше покинут гнезда; попробуй отыщи их потом без лайки. Гайна видны издалека, а искать белок по следам, которые зверюшки оставляют па снегу, перебегая от дерева к дереву, ох как нелегко и долго — маета.

Вечером, едва переступив порог, Алексей, не зажигая свечи, пошарил рукой в углу, где лежали поленья. И ахнул! Недаром на душе целый день кошки скребли!

— Да что это такое? Куда он запропастился?! — трясущимися руками он стал зажигать свечу; получилось только с пятой спички.

Поленница радовала глаз аккуратной кладкой. Но зайца и след простыл.

— Я же своими руками… вот сюда… Может, мне это снится?

Малютин ущипнул себя — больно. На сон непохоже. Тут уж он озлился. В нечистую силу Алексеи не верил, а значит, пока он отсутствовал, кто-то побывал в избушке. Вышел наружу, внимательно осмотрел окрестности. На тропинке только отпечатки подошв его унтов. И рядом россыпь заячьих следов: как он определил, вчерашних. Впрочем, в темноте, при неярком свете маломощного фонарика, можно было и ошибиться — зайцев в этом году расплодилась тьма-тьмущая, и они нахально прокладывали тропы едва не возле двери зимовья, как только начинало вечереть.

Возвратившись в избушку, огорошенный Алексей уселся на нары и попытался привести в порядок ералаш мыслей — что за дьявольщина?! Соображал и так, и эдак — все впустую. Выходило, что он просто-напросто рехнулся. Или же заяц ожил, и, сам отворив дверь, сбежал. Ничего себе — номер: получил пулю в голову, пролежал неделю в морозильном ящике… А дверь как ухитрился открыть?!

Вконец запутавшись, Алексей достал с полки бутылку спирта, которую берег на крайний случай. Налил полный стакан не разбавляя и, крякнув, одним махом осушил его. Пососал льдинку, закурил последнюю папиросу из пачки. Спирт пробежал горячей волной по жилам. С непривычки Алексей быстро захмелел и приободрился.

— Хрен с ними, с этими зайцами! Не было их. Померещилось. Посидишь тут бирюком еще месяц… не то покажется… Не было — и все тут! Баста! Поет морзянка за окном высоким дискантом… — запел во весь голос, перевирая слова песни и отчаянна фальшивя. — Четвертый день пурга…

Неуклюже дирижируя, пел до хрипоты минут десять. Выдохшись, потянулся за куревом. Вспомнив, что пачка пуста, полез под нары, где среди кучи всякого хлама стоял ящик с папиросами. Потянул его к себе, откинул крышку и, нечаянно скосив глаза, с перепугу икнул — в углу, за старым рюкзаком, туго набитым всякой всячиной, сидел заяц-беляк и таращил на него испуганные глаза! Живой заяц!

Алексея словно метлой вымело из избушки. Прислонившись к стене снаружи, он с минуту стоял столбом, бессмысленно глядя в темноту. Затем, неожиданно для себя, перекрестился пятью пальцами: “За что, Господи?!” Переборов страх, заглянул в избушку. Никого. Едва не на цыпочках подошел к нарам, встал на колени и посмотрел в угол. Пусто! С трудом поднялся на нога, потер грудь.